Дан прогонял схему за схемой, меняя жизненные обстоятельства, сферы приложения способностей Лена от уголовных до технических уникального характера. Мало-помалу сужалась область возможной деятельности. Разведка. Эта уголовщина от политики — вот где было раздолье! Вот где были возможности. Но и тут Дану оставалось так мало места, что лучшая тактика, которую он выбрал, была тактикой наименьшего проигрыша. Единственно слабым местом, которое он мог разорвать, замкнув связи на себе, была очевидная несоциальность Лена: «Тяжело входит в контакт с людьми», «Излишне прямолинеен», «Область готовности к компромиссам…» — вновь заработала вычислительная машина Денко Дана, находя ему место в системе связей, которую воистину случайно подарила ему судьба. Хотя… не столь уж случайно, все что произошло… Еще когда инстинкт подсказал ему, что есть у этого паренька за душой нечто… Тем ужаснее было бы сейчас проиграть, не использовать свалившиеся возможности на все сто…

Дан достал из кармана миниатюрную станцию слежения. Включил усиление на максимум: как там его подопечный?

Далекий шум машин, разговоры случайных прохожих — глухо, как за стеклами… Ровное, сонное дыхание Лена.

— Спит… — усмехнулся он, почти с нежностью думая о Беско. В подступившей темноте зимнего вечера особенно уютно трещал камин, тени плясали на стенах и потолке. Неслышно вошла теля и молча встала у камина, на раз и навсегда определенное место. Уж что-что, а с дисциплиной у этого брата в порядке.

— Ты положила книгу на стол? — спросил Дан.

— …Да, я положила книгу на стол, — после некоторой паузы ответила женщина.

— Ты унесла утюг на место?

— Да, я унесла утюг на место.

— Молодец… — похвалил Дан. Взгляд его упал на цветок, принесенный Беско.

— Это тебе, — сказал он и протянул теле цветок.

— Это мне… — как эхо повторила теля и, взяв цветок, замерла у камина.

«Эх, бедолага, — с сочувствием подумал Дан. — И не понюхает. Забыла… А тоже ведь когда-то… Может, и дети где остались? Хотя, судя по животу, вроде не рожала…»

— Иди, отдыхай, — распорядился Дан. — Ты слышишь? «Душ», «Отдых», «Сон». Утром горячий Хост мне и гостю. Команда понята?

— Команда понята, — словно эхо отозвалась женщина.

— Все, иди, — распорядился Дан и углубился в свои расчеты, время от времени рисуя квадратики и кружки, зачеркивая установленные связи, заглядывал в записные книжки и вновь зачеркивал, рисовал, чертил.

После этого сел перед зеркалом и достал телефон. Некоторое время сидел, насильно улыбаясь своему отражению, пока не почувствовал, как прилила к нему его обычная уверенность успехе. Судьба предоставила ему шанс выбраться наверх, и он умеет это сделать. Три десятка прожитых лет, вся его борьба, вся его система дали возможность понять еще одну вещь, из тех, что называют уроками жизни. Успех складывается на тридцать три процента из одержимости, на тридцать три процента из трудолюбия, на тридцать три процента из ума и на один процент из везения… Вот этого одного-то процента и лишала его судьба до сего времени. Вся его карьера была как огромный воз, который тащил он в гору, ни разу не испытав, как бывает, когда колеса крутятся сами.

Около часа ушло на то, чтобы кружки и квадратики соединились должным образом в реальности: Денко забирался все выше и выше по социальной пирамиде. Порой у него захватывало дух от высоты, но владел он собой безупречно. Его уверенный и веселый голос называл имена и фамилии, давал обещания, называл необходимые пароли, пока не раздался последний вызов. Коробок фона выскальзывал из рук, пот заливал лицо. Наконец раздался хрипловатый негромкий голос:

— Хаско Хан слушает…

Собравшись с силами, как можно спокойнее, Денко сказал:

— Хранитель, к тебе обращается кандидат первой ступени Денко Дан.

— Слушаю.

— Мне нужна встреча, Хранитель. Дело, во славу Режима.

— Оно будет стоить времени, кандидат первой ступени?

— Да, — без колебаний ответил Денко.

— Я прошу тебя завтра, Дан.

Телефон дал отбой.

Денко осторожно положил аппарат, чувствуя во всем теле липкую усталость. Напряжение уходило, однако мысли оставались лихорадочно быстрыми. Отступать было некуда. Не раз уже случалось, что Денко бросал себя в распоряжение случая, после первого прикидочного расчета понимая, что начни он все выверять, либо исчезнет сама возможность, либо осторожность возьмет верх. Но кто боится высоты, не ест грокусы. Главное теперь — вновь, в который уже раз пройтись по лезвию. Он должен убедить Хана в своей бескорыстности, одновременно дав понять, что именно он, Денко, и есть тот человек, который нужен Хану в его борьбе.

Беско было неудобно и стыдно лежать в постели с чашкой Дурацкого Хоста, который он терпеть не мог. К тому же он боялся пролить стимулятор на эту немыслимую роскошь — огромную постель. Но Дан сидел, развалясь на диване в углу у туалетного столика и, похоже, затеял долгий разговор.

— Может это звучит и чересчур банально, но жизнь — удивительно сложная штука, — начал он. — Это кажется, что все просто: проснулся, умылся, оделся, пошел… Но пошел не туда или сделал не то, и уже не умылся, а обмыли… и не пошел, а повезли… или погнали. Сколь ни коротка и ни безобидна твоя жизнь, а вот, поди ж ты, успел кому-то помешать. Мне стоило некоторых трудов исправить эту твою ошибку…

— Спасибо, Дан… Я…

— Я говорю это не для того, чтобы услышать твою благодарность, Лен… Я смотрю в будущее. Однажды вывихнутая нога, Беско, норовит вывихнуться второй раз… Я мог бы помочь тебе избежать неприятностей. Ровно сутки ты живешь жизнью, несколько отличной от той, которая у тебя была до того. Ты хотел бы вернуться к той, что была? Я прошу извинить меня за очевидно глупый вопрос, но порой очень полезно задавать себе глупые вопросы. Ведь правда же, нет?

— Нет, — потупя взор ответил Беско, мечтая только об одном: вылить куда-нибудь вонючий Хост.