Он молча глядел на нее. Именно такой она представлялась ему в те редкие мгновения, когда он позволял себе вспоминать… За пианино, вполоборота к нему, чуть откинув назад прекрасную голову. Бледное лицо, обрамленное волнами каштановых волос, упавших на плечи. Яркие губы, чуть приоткрытые в улыбке. На груди в вырезе темного платья тонкая золотая цепочка с амулетом: контуром сфинкса в золотом обруче.

— Что же ты молчишь? — продолжала она, не отрывая от него взгляда. — Разве ты ехал не для встречи со мной?

— Не знаю, — прошептал он чуть слышно. — И не могу понять… Кто ты и… откуда… Или, вернее, что ты такое… И где я?

Она рассмеялась:

— Пока ты на пороге… Входи, не бойся. Вопреки твоей воле ничего не случится. Входи и садись, — она указала на кресло по другую сторону торшера.

— Но я хотел бы знать…

— Как я тут очутилась?

Он попытался возразить, но она не позволила:

— Это совсем просто, Робэр. Но не в этом сейчас дело… Ты все поймешь чуть позднее. Важно, что мы снова вместе и… не расстанемся, если… ты сам того не пожелаешь.

— Ты можешь вернуться со мной… в Париж?

Она быстро повернулась к нему на своей крутящейся табуретке.

— Это совершенно невозможно, дорогой, неужели ты не знаешь? Для тех, кого они… вышвыривают сюда, нет возврата.

— Вышвыривают?

— А ты что думал? Я не умирала слишком долго. Слишком долго, с их точки зрения. Они могли бы ускорить конец; я думала, они так и сделают. Но они гуманны. Слишком гуманны, дорогой. Им надоело ждать и однажды ночью они… вывезли меня на Оставленную землю и бросили… на растерзание мутантам — так они думали.

— Невозможно! — вырвалось у Дюрана.

— Почему же невозможно, дорогой? Невозможного на Земле давно не существует. А это, — она пожала плечами, — это совсем просто… Они так поступают со всеми, кто… не хочет сразу умирать.

— Боже мой!

— Он не услышит, Робэр! Земной мир обречен. Он не справился с поставленной задачей и должен исчезнуть.

— Почему ты думаешь так?

— Я не думаю, я знаю. И ты знаешь это, Робэр. Разве не так?

— Я говорил лишь о бессилии Человечества, но я не знал… Вероятно, я многого не знаю.

— Но о многом ты догадывался… Войди же и садись, — она снова указала на кресло, вблизи от себя. — У нас еще есть время, хотя тут оно идет немного иначе, чем там, откуда ты приехал. Прошу тебя, присядь. Или ты все еще боишься меня?

— Не знаю… Нет, хотя, — он сделал несколько шагов к указанному ему креслу. — Я все-таки хотел бы понять, что ты такое, Фиона.

— То есть призрак ли я, привидение, вампир в образе твоей Фионы, или просто биоробот, голограмма?

— Существует и еще одна возможность, дорогая. И пока она представляется мне наиболее вероятной. Ты порождение моего воображения. Я сплю и вижу тебя во сне или я сошел с ума.

— А что бы ты предпочел?

— Разве это имеет значение?

— До определенной степени — да.

— Тогда… Тогда я предпочел бы обнять тебя — живую… Но я чувствую, что это… находится за пределами моих возможностей.

— Да… пожалуй. С этим тебе не следует торопиться. По крайней мере тут.

— Значит ты… не живая.

По ее лицу пробежала тень.

— Я не могу сейчас объяснить… Постарайся принять меня такой, какую видишь, Робэр. Все это несколько сложнее, чем ты предполагаешь.

— Я хотел бы обнять твои колени, Фиона.

— Нет, нет, ни в коем случае…

— Даже если после этого мне пришлось бы умереть.

— Нет-нет, любимый. Садись и посиди спокойно, нам надо еще кое о чем поговорить.

— Неужели я не могу даже прикоснуться к тебе, поцеловать кончики твоих пальцев?

Она со вздохом покачала головой.

— Значит, — Дюран тяжело опустился в кресло, — ты существуешь лишь в моем больном воображении, Фиона.

— Неужели это так важно, Робэр? Мы же видим друг друга, обмениваемся словами, мыслями…

— Для меня важно!

— Я даже смогла бы сказать, о чем ты сейчас думаешь.

— Ну, о чем же?

— Ты хотел бы взять меня на руки, снести вниз по лестнице, засунуть в свой элмоб и мчаться, сломя голову, в Париж.

— Но ты только что сказала, что это невозможно.

— Да… И тем не менее ты думаешь сейчас именно об этом. Разве не так? — она рассмеялась.

— Ты смеешься, а мне хотелось бы плакать.

— Но почему? Все дальнейшее зависит только от нас. Точнее — от тебя, Робэр.