– Олух несчастный, куда ж тебя несет! – запричитала толстая тетка, об корзину которой я споткнулся. Как будто это помогло мне вернуться в реальность в тот день. Я вынырнул из человеческой реки и принялся помогать женщине собирать клубки ниток и маленькие брякающие коробочки, которые лежали в ее корзине. Мы с ней выхватывали товары из-под ног у прохожих, отряхивали от пыли, а один клубок пришлось спасать из-под колес не в меру ретивого рикши. Женщина отерла раскрасневшееся лицо фартуком и посмотрела на меня внимательно.

– Никак приехал только что?

Я кивнул.

– Что ж вам таким в отчем доме не живется…

Она подхватила корзину и, нырнув в толпу, мгновенно скрылась. А я остался стоять на месте возле дверей, выкрашенных в синий, прямо под вывеской «Городская биржа». Слово это было мне совершенно незнакомо, зато возле этого заведения не клубились толпы народу, а мне надо было перевести дух.

– Может помочь тебе, парень? – вкрадчивый баритон принадлежал худощавому человеку неопределенного возраста. Одет он был в клетчатый плохо сидящий костюм и черную шляпу. На шее зеленый платок. Я молча разглядывал негаданного собеседника. Губы его заученно по-городскому улыбались, а глаза смотрели не холодно, нет… Этак, с прохладцей и оценивающе.

– Очень шумно тут, – ответил я.

Клетчатый снова быстро ухмыльнулся, потом лицо его стало серьезным.

– Тебе нужна работа, – кивнул он. – Хорошая работа и жилье.

– Я пока не думал об этом.

– О работе думать никогда не рано.

– Вы правы.

– Чем раньше ты определишься, тем быстрее устроишься, так?

Вот так я и попал в «Счастливое завтра». Дома мне никто не рассказал, что такое работный дом. Я не подозреваю своих родственников в злом умысле, скорее всего, они просто не знали. Зато теперь я знаю, и жизнь моя, получается, расписана на многие годы вперед.

Во всем надо искать хорошее… Я смотрел на ползущего надо мной по потолку толстого деловитого паука. Меня могли убить, ограбить и посадить в тюрьму. А здесь я должен всего лишь работать на благо города. Или вернее будет сказать – на благо Леденца. Самого Леденца я никогда не видел, от его имени всегда говорит клетчатый Чарли. «Счастливое завтра» – всего лишь один из принадлежащих Леденцу работных домов. А всего их, говорят, больше десяти. Правда, не все здесь, в Сердце Мира…

На соседних нарах зашелся в кашле толстяк, опять вернув меня к реальности. Он тоже представлялся, но я тоже не запомнил имени. Дикстрикс? Виксрикс? Он рассказывал, что кашель свой заработал на каторге, рудная пыль и все такое. А я тогда слушал его и никак не мог понять, почему же он такой толстый? Все каторжники, которых я до этого видел, не сильно отличались от скелетов. Подумал это и про себя усмехнулся – а много ли я видел каторжников? Рубиновый Гро жил в хижине на окраине Озерного двора. Детьми мы думали, что он колдун. Седой, тощий, а глаза пронзительные и страшные. И еще был тот, другой. Он постучался в нашу дверь, а мама его впустила. Он был грязный, тощий, оборванный, а на руках широченные железные браслеты с обрывками цепей. Мы с сестрой спрятались под кроватью и боялись даже дышать. А мама деловито собрала ему узелок со снедью, и он ушел.

– Зачем ты впустила его, мама? – спросила тогда сестра. – Он же мог нас убить!

– Молчи, Галла! – прикрикнула мать. – Оба молчите. Ничего не было, вы ничего не видели…

А потом она еще шепотом добавила, что когда-нибудь добрый человек поможет и Райлу, попавшему в беду. Райл – это я. Только в Сердце Мира Райлом меня никто не называет, кроме Чарли. Остальные зовут просто Рыжий.

Странно получается. Когда стараешься о чем-то не думать, это «что-то» настойчиво лезет в голову. Вот с чего, спрашивается, я сегодня принялся вспоминать себя в тот день, когда я вошел в городские ворота? Никакого удовольствия ведь не получаю, просто каждый раз к моей кретинской сущности добавляется еще одна черточка. Нет бы вспомнить что-нибудь приятное… Ну или по крайней мере тратить время на что-то более полезное мне сейчас. Тридцать векселей. Закон. По типовому контракту с работным домом, если я предъявлю тридцать векселей, то мне можно будет уволиться, заплатив небольшой штраф. А не отрабатывать контракт до конца. А конец контракта – через десять лет. Чарли тогда еще сказал:

– Подписывай, парень, это все фикция, просто типовая бумажка! Уйти можно будет в любой момент, как только найдешь что-то получше.

А я был настолько глуп, чтобы поверить ему… Уже потом, в «Счастливом завтра», Рохля Бум поправил на носу очки и сообщил мне, что:

– Молодой человек, вы подписали контракт и теперь обязаны выполнить условия договора. В противном случае вы отправитесь в тюрьму, потому что денег на уплату неустойки за обманутые ожидания у вас не будет!

– А сколько эта неустойка?

– Столько, сколько стоит твое содержание и питание за все десять лет, оговоренные в контракте. Только не говори мне, сынок, что тебя обманули. Знаю я вас, прохвостов. Каждый такой вот приходит и думает, что поживет тут у нас на казенных харчах, а потом вильнет хвостом, когда захочет. Не выйдет! Твои документы будут храниться в надежном месте, а без документов ты в этом городе никто, понял, рыжая морда?!

Рохля Бум – адвокат. Никогда не знаешь, в какой момент он перейдет с елейно-вежливой речи на визгливые вопли. У него даже лицо становится каким-то другим, и он начинает размахивать руками. На последней фразе он поднялся из-за стола и угрожающе потряс кулаком у меня перед лицом. Потом снова сел и продолжил уже нормальным голосом: