Петькин ерзал на бурке, не находя слов.

Донцов, наблюдавший эту сцену, прыснул: «Каков старик, а? Еж — не старик! Такого голыми руками не возьмешь». Но именно этим и понравился он Донцову. Подсев к старику, Степан заговорил о том, о сем: важно было сменить тему разговора.

— Ты лучше, батя, про Кавказ расскажи.

— Про царицу Тамару, — подхватил кто-то.

— Про шашлык! — вставил Петькин.

— Шашлык — это бы неплохо.

Скудный паек, полученный в Орлиных скалах, солдаты давно съели. Последние два дня держались на чем «бог послал», больше на ягодах. А вот сегодня и ягод не видели. Бойцы поглядывали на старшого, словно говоря: «Ну, что резину тянешь, проси барана!»

Донцов понимал, чего ждут солдаты, но как об этом сказать пастуху? Разговаривая, надеялся, что тот догадается и сам предложит поесть. Быть гостем куда приятнее, чем вымогателем. Но старик не догадывался, а может и не хотел дать.

Повременив, Донцов поинтересовался:

— Сколько голов в отаре?

— Мало, совсем мало, — вздохнул пастух.

— Тысяча будет?

Пастух замотал головой:

— Что ты, командир, какой тысяча? Совсем мало барашка. И барашка плохой. Худой барашка… Другой пастух есть. Туда, в горы, пошел. Там барашка хорош.

— Так, говоришь, тыщи не будет?

— Никак не будет, командир. Недавно сам считал. Семьсот пятьдесят и еще один барашка.

— Семьсот пятьдесят да еще… о-ди-ин, — нарочито растянул Донцов. — По-моему, один — это лишний. Понимаешь?

Старик поморщился:

— Как не понимал. Если б мой барашка — пожалуйста. Колхозный барашка. Мясо даем, шерсть даем. Барашка мало — солдат много… На фронт даем!

— Мы тоже фронтовики, — поднялся Петькин. — По-твоему, нам есть не надо?

— Надо, ай, как надо!

— Так в чем же дело?

— Председатель сказал: нет барашка — пастуха судить буду… Не могу. Никак не могу.

— Сами сможем! — подступил Петькин.

— Ну-ну, полегче, — оборвал его Донцов.

— Если б мой барашка — пожалуйста, — извиняясь, продолжал пастух. — Иди, председатель спрашивай. Скажет председатель пять барашка — бери пять. Скажет десять — бери десять.

— Где он, твой председатель?

— Наплевать на председателя! — выкрикнул Петькин. — Не поймет он… тыловик!

Рядом с Петькиным встали двое — приземистый рыжий и тощий быстроглазый солдат, раненный в руку. Поднялся и Донцов. Чувствуя неладное, старик подобрал бурку, накинул ее на плечи, собираясь удалиться.

— Постой, — схватил его за полу Петькин. — Барана тебе жалко!

— Бараны считанные, — строго произнес старший команды. — Не понимаешь, что ли?

— Мы тоже считанные.

Донцов не ответил, повернулся к нему спиной, заговорил с пастухом. У старика сын на фронте, и что с ним — неизвестно. Вот та нитка, за которую надо ухватиться.

— Так и не слышно, говоришь? — переспросил Степан.

— Совсем не слышно, — вздохнул старик. — Письма нет, сына нет. Ничего нет.

— Может, в госпитале?

— Не знаю… Давно не знаю.

— А может, как и мы, в горах… — Донцов подступил ближе. — Вот так же голодает твой Омар, — и, помолчав, добавил: — Но мы не помрем. Выдержим. Напьемся из ручья и пойдем. Все равно дойдем до Сухуми!

— Да что с ним говорить. За мной! — скомандовал Петькин. — Одного не дал — двух возьмем!

За Петькиным потянулись двое. Рыжий выхватил из-за голенища нож.

— Назад! — окликнул Донцов.

Солдаты не подчинились.

— Назад, говорю! Они будто оглохли.

Ворвавшись в отару, Петькин схватил за рога валуха. Животное забилось в его руках. Отара шарахнулась в сторону. Вскидывая руки, пастух принялся уговаривать солдат не трогать барана. Но они и слушать не хотели. Хухут в испуге прижался к деду и вдруг заплакал.

Что-то кольнуло Донцова в самое сердце. Позеленевший, страшный, метнулся он к Петькину:

— Я приказываю!..

— Ух ты, — оттопырив губу, уставился на него Петькин. — Да ты кто такой? Какое у тебя звание? Приказываю… Скажи пожалуйста, генерал нашелся.

— Приказываю — отставить! — снова скомандовал Донцов.

Петькин прищурил глаза:

— Пошел ты к…!

Донцов, бледнея, выхватил из кармана гранату, занес ее над головой:

— Считаю до трех… Раз! — и еще выше поднял руку.

Солдаты, что увязались за Петькиным, насторожились, отошли в сторону.

— Степа, не надо, — с дрожью в голосе стала упрашивать Наталка. — Не надо.