– Клянусь отец, что буду защищать и оберегать их как самого себя и семью свою, и не будет мне никакого покоя, пока не сделаю я для них все возможное!– слова слетают с губ, тяжелым ярмом ложась на шею.

Непонятная ненависть к лифляндке куда уходит, остаются лишь воспоминания Алексея, того самого цесаревича, который читал письма своей мачехи, старающейся помирить отца и сына после очередной размолвки, нежно относился к ней и признавал своей матерью, несмотря на то, что царь лишил его настоящей матери, отправив ее в монастырь.

Да, стереотипы играют порой глупую и страшную роль в сознании человека, многое могло бы быть иначе, не появись эти бесовские выдумки лицедеев и лицемеров. Похоже, многое придется переосмыслить, многое понять, пересмотреть и не делать поспешных выводов из всего услышанного и увиденного. Жизнь штука странная и порой непонятная, так почему же нам самим надо быть открытыми как книга? Выходит, что человек то это много больше, чем мертвая плоть древа… Черт бы побрал всех философов и их труды! Как же теперь быть, когда осознаешь – рушится приятный мирок, исчезают бумажные стены долго возводимых замков, открывая для тебя все гамму красок этого мира, с его жестокостью, подлостью, красотой и уродством, открывая нам одну простую – человек существо разноплановое и несовершенное! И относиться к нему однозначно тоже нельзя, даже взять светлейшего князя… етить его… гений военной наступающей доктрины Петра, верный сподвижник и удачливый командир, при этом являющейся столь злостным нарушителем законов и устоев государства, что повесить его было бы великим благом, да только надо ли все это?!

– …что ж сын, я рад, что ты изменился,… ступай, пригласи ко мне мою Катеньку, хочу последние мгновения побыть с ней…– отец повернул изуродованное лицо на бок, из уголка невидящих глаз покатилась прозрачная капля, пробежавшая по щеке и исчезнувшая на одной из подушек.

Через пару минут заплаканная некоронованная царица вошла в опочивальню Петра, неся на руках полуторагодовалого ребенка, невинно взирающего на окружающий мир с такой любознательностью и вниманием, что даже мое очерствевшее сердце двух совершенно разных эпох дрогнуло и часто-часто забилось.

Увы, но жизнь часто несправедлива, страдают достойнейшие, умные, благородные, а живут предатели, скоты и многие к ним относящиеся. Да, жизнь каждого из нас порой заворачивает разные зигзаги, но это не значит, что при каждом бедствии нужно опускать руки, скорее наоборот: «То что нас не ломает, делает нас сильнее!»

Друзья, стоящие рядом с дверью в окружении моих гвардейцев и витязей, молча разошлись в стороны, ничего не спрашивая и даже стараясь не смотреть на меня, опуская свой взор в пол, будто на нем изображена самая прекрасная картина на свете. Не понимая в чем дело, подхожу к одиноко висящему зеркалу…

Увиденное поразило меня: красные опухшие глаза, мокрые дорожки на щеках, плотно сжатые губы на фоне бедной кожи лица. Медленно подношу руки к глазам, пальцы дрожат так будто я неделю беспробудно пил. Едва касаюсь скул подушечками пальцев, делаю шаг в коридор, тишина повисла во дворце, лишь где-то вдалеке хлопнула и все, больше никаких звуков не было. Не оглядываясь, продолжаю свой путь, в каком-то полупьяном состоянии дохожу до своих покоев, не сдерживаясь, падаю на постель и тупо гляжу в потолок, даже не замечаю, как рядом со мной опускается прелестная девушка, нежно целующая меня в шею, покусывая мочку уха, она выводит меня из этого оцепенения.

Начавшаяся было апатия, сразу же пропала, высвобождая скрытые резервы организма, которые просто необходимо куда-то употребить…

Поворачиваю голову, на встречу ее губам, пальцы рук живут своей жизнью, выискивая крючочки, узелки и прочий крепежный инструментарий одежды. В конце концов, последняя преграда пала, боярыня откидывается на спину, блаженно прикрывает глаза,… я опускаюсь чуть ниже, целую ложбинку грудей Оли, а в голову тем временем закрадывается неприятная мысль, даже не мысль, сравнение: «Пир во время чумы…»

Царь Алексей Петрович Романов.

День сменялся ночью, прошлая апатия прошла так и не начавшись, жизнь текла своим чередом, однако в сердце все равно будто что-то умерло, а вот воскреснет ли вновь, я не знаю.

1 января, после обеда, когда солнце светило особенно ярко отец отослал всех из своей опочивальни, не хотел чтобы жена с малолетней дочерью видели его смерть. Только попросил в последний раз посмотреть на грудную Елизавету.

Царь не спрашивал где его соратники и друзья, будто весь интерес просто исчез. Он хотел одного – уединения с семьей, которого не мог добиться во время нормальной жизни, постоянно носясь по просторам огромной страны. Уходя из опочивальни отца, я услышал тихий шепот государя, молящего меня о прощении, о том, что он не уделял мне даже капли своего времени. Он просил не забывать свою кровь, кровь, текущую в жилах дочерей Петра, дочерей брата отца, всех тех в ком есть хоть капля крови Романовых. Я почувствовал, как одинокая слезинка собирается в уголках глаз, готовая сорваться она так и осталась на своем месте, реальность заставляла быть жестким, давить жалость и милосердие, выкорчевывать любым методом, даже самым радикальным.