— Батюшка, я в монастырь поступать собирался, да водка сгубила, — потупился Фёдор. — Простите, батюшка, сильно грешный я.

Вышло так, как предсказывал батюшка. Надя после погребения осталась в храме и теперь работает здесь. Готовит в трапезной, убирает в церкви и подолгу стоит у могилки Георгия, глядя синими глазами в синее небо. Иногда её спрашивают:

— Кто он тебе — муж?

— Лучше, — отвечает Надежда. — Он меня в храм и к Богу привёл.

Грешный Фёдор тоже прилепился к батюшке и охотно помогает ему на стройке. Пьёт, конечно, но уже умеренно. Главное, он возвращается к жизни, и ему интересно жить.

С Любой было сложнее. Со всей искренностью невоцерковлённого человека она не понимала, зачем стоять два часа на литургии, когда столько неотложных дел: Маше надо достать лекарство, бабу Груню обманули с пенсией, а у Ксении такая депрессия, что психиатр настаивает на госпитализации.

— Люба, — сказал ей однажды батюшка, — ты у нас, конечно, герой Штирлиц, но обмельчает душа в суете. Поезжай, прошу, в монастырь и постой пред Богом в тишине.

И Люба приехала в Оптину, поселившись у меня.

Признаться, Люба меня удивила. Как уйдёт в пять утра на полунощницу, так и пробудет в монастыре часов до трёх, отстояв две литургии и все молебны.

— Люба, — поинтересовалась я, — а зачем ходить на две литургии подряд?

— Так батюшка велел — стоять пред Богом в тишине. А в храме тихо на душе. В первый раз такое!

Воцерковлялась Люба с приключениями, легко попадаясь в сети и ловушки, расставленные для доверчивых несведущих людей. Однажды мы с ней едва не рассорились вот по какой причине. Собрали мы неимущей женщине деньги на лечение, а Люба повела её лечиться к «целительнице», работавшей под православную старицу — свечи, иконы и елейная псевдоцерковная речь. После «лечения» у колдуньи женщина, естественно, осталась без денег и, что хуже, с обострением болезни. И я обрушилась на Любу, когда она снова приехала в Оптину:

— Как ты могла повести человека к колдунье?

— Не колдунья она, — горячилась Люба, — у неё святые иконы висят!

Переубедить Любу не получалось, и я отвела её к старцу схиархимандриту Илию (Ноздрёву).

Выслушал батюшка рассказ Любы о «целительнице» со святыми иконами и сказал:

— Передай ей мои слова — пусть призовёт священника и покается.

Но когда Люба передала колдунье слова старца, та завизжала:

— Чтобы я, потомственная ведьма, у священника каялась? Никогда не покаюсь, хи-хи!

Дальнейшие события окончательно открыли Любе глаза. Колдунья купила себе роскошные апартаменты, а в освободившуюся квартиру поселили рабочего с семьёй. После первой же ночи жена с детьми сбежала оттуда, не в силах вынести непонятного ужаса. А рабочий на третий день повесился.

Люба в потрясении пришла тогда на исповедь. До этого она каялась скорее в недостатке добродетелей: смотрела по сторонам в храме или молилась рассеянно. А тут она принесла на исповедь толстую тетрадь с перечнем грехов. Так начался для неё путь покаяния.

После выхода на пенсию она три года жила по разным монастырям. Заскочит на день в Москву за пенсией и снова в нетерпении мчится к знаменитым чудотворным иконам. За эти годы она привела к Богу множество своих знакомых, тут же отправлявшихся вместе с нею в паломничество. Дар такой у Любы — вдохновлять и увлекать за собою людей. Духовного отца у неё не было, но после истории с колдуньей она доверилась схиархимандриту Илию и главные вопросы решала только с ним.

Однажды она приехала в Оптину на преподобного Амвросия Оптинского — на престольный праздник, конечно, но и в надежде повидать старца. Народу на празднике было видимо-невидимо, и после литургии старца Илия окружила такая толпа, что и близко не подойти. Но Люба-Штирлиц нашла выход. Забралась она повыше на брёвна, сложила руки рупором и кричит старцу через толпу:

— Батюшка Илий, Ксения снова болеет. Что делать?

Старец тоже сложил руки рупором и отвечает ей:

— Молись за неё в N-ском монастыре.

— А когда туда ехать?

— Немедленно.

— На сколько дней?

— Навсегда.

Прибежала Люба ко мне — веко дёргается в нервном тике. Схватила сумку и бегом в дверь.

— Ты куда, Люба?

— В монастырь навсегда.

— Пообедай сначала.

Но у Любы всё просто: если старец сказал немедленно, значит, надо не медля бежать.

Бежит по улице что есть мочи, а я с иконой за ней. Это я в кино видела, как иконой благословляют в монастырь. Добежали до ворот Оптиной, а там игуменья с машиной из N-ского монастыря. Я с иконой лью слёзы, а Люба заикается, с трудом выговаривая слова, что старец Илий благословил её к ним в монастырь.

— Вот и хорошо, — сказала игуменья. — Садись в машину.

С тех пор Люба уже семь лет живёт в монастыре и не нарадуется, что попала сюда.

Некоторые сёстры считают её восторженной чудачкой и иногда жалуются на неё игуменье: