Форд хватал ртом воздух. Наждачным языком он провел по запекшимся губам и застонал.

Артур сказал просветленно:

— На самом деле, мне, в общем, понравилось.

Форд повернулся в кресле и воззрился на него. Такой ход просто не пришел ему в голову.

Вогон изумленно поднял бровь, которая довольно удачно прикрыла его нос.

— Да что ты, — проворчал он в изрядном потрясении.

— Да, конечно, — заверил Артур, — мне показалось, что некоторая метафизическая образность воздействует в данном случае особенно хорошо.

Форд продолжал глазеть на него, медленно группируя разрозненные мысли вокруг абсолютно новой концепции. Что, если им действительно удастся таким бессовестным способом выпутаться из этой истории?

— Прошу, продолжайте, — попросил вогон.

— Ах… и, э-ээм… кроме того, интересная ритмическая композиция, — продолжал Артур, — которая так удачно оттеняет весь… мммм… эээээ, — замялся он.

Форд бросился на выручку, принимая удар на себя:

— …оттеняет сюрреализм скрытых метафор…мммм… — он тоже замялся, но тут снова вступил Артур:

— гуманности…

— Вогонности, — зашипел Форд.

— Да, конечно, вогонности — простите — страстной души поэта, — Артур почувствовал, что попал в нужную струю, — которая проходит по всей ткани поэмы, сглаживая одно, усиливая другое, и в конце концов достигает соответствия с фундаментальной дихотомией третьего, — его речь достигла крещендо, — и тогда читатель приходит к глубочайшему и животрепещущему осознанию… эээ, — тут вдруг вдохновение полностью покинуло Артура. Форд снова поспешил на помощь с решающим ударом:

— Того, о чем написана поэма! — прокричал он. И добавил тихонько, в сторону:

— Ловко сработано, Артур, молодец.

Вогон внимательно разглядывал их. На какой-то момент его ожесточенное расовое сознание было тронуто, но потом он подумал, нет уж, слишком мало и слишком поздно. Когда он заговорил, звук его голоса напомнил звуки когтей кошки, раздирающей нейлоновую щетку.

— То есть вы хотите сказать, что я пишу стихи, потому что под моей черствой бессердечной наружностью скрывается нежное существо, которое жаждет любви, — произнес он, — так, что ли?

Форд нервно засмеялся.

— Да, в смысле, конечно, — забормотал он, — мы все жаждем, разве нет, ну… глубоко внутри… ммм…

Вогон встал.

— Нет, вы ошибаетесь, — заявил он, — я пишу стихи, чтобы придать моей черствой бессердечной наружности еще больше убедительности. И я все равно выброшу вас за борт. Караульный! Отведите пленников в отсек номер три и выбросьте их вон!

— Что?! — взвизгнул Форд.

Караульный, большой молодой вогон, выступил вперед и огромными пузырчатыми руками содрал с пленников ремни, которыми они были привязаны к креслам.

— Вы не можете выбросить нас в открытый космос, — кричал Форд, — мы пишем книгу.

— Сопротивление бесполезно! — прокричал молодой вогон в ответ. Это была самая первая фраза, которую он выучил, когда поступил в вогонное караульное училище.

Капитан проследил за ними с отстраненным удовольствием и отвернулся.

Артур обернулся к нему с диким ужасом на лице.

— Я не хочу сейчас умирать! — завопил он. — У меня голова болит! Я не хочу отправиться на небеса с головной болью, у меня будет не то настроение!

Караульный сцапал их обоих за шею и, почтительно кланяясь капитановой спине, поволок сопротивляющихся пленников вон с капитанского мостика. Стальные двери закрылись, и капитан вновь остался один. Он тихо мычал что-то, листая тетрадку со стихами.

— Хм, — проговорил он про себя, — оттеняет сюрреализм скрытых метафор…

Он подумал над этим с минуту, а потом захлопнул тетрадку с мрачной улыбкой.

— Смерть — этого для них слишком мало, — заключил он.

По длинному стальному коридору эхом разносились слабые протесты двух гуманоидов, крепко стиснутых подмышками у молодого вогона.

— Вот это здорово, — бормотал Артур, — просто великолепно. Пусти меня, грубиян!

Вогон тащил их дальше.

— Не беспокойся, — заверил Форд, — я что-нибудь придумаю.

Он не терял надежды.

— Сопротивление бесполезно! — взревел караульный.

— Не говори таких вещей, — заикаясь, попросил Форд, — как можно сохранять позитивный настрой, если ты говоришь такие вещи?

— Боже мой, — пожаловался Артур, — ты еще говоришь о позитивном настрое! Это ведь не у тебя сегодня разрушили родную планету. Я встал утром, собирался приятно провести день, почитать, вычесать собаку… И вот нет еще и пяти, а меня уже вышвыривают из летающей тарелки! И все это за шесть световых лет от дымящихся останков Земли! — он захлебнулся и забулькал, поскольку вогон усилил хватку.