Таймлайн 483-485 глав. // Сильные не пытаются войти дважды в одну реку, а она это делает уже в черт-знает-какой раз. Опять протягивает руку помощи тому, кто даже будучи в шаге от гибели ее оттолкнет. Сильные не поддаются чувствам, когда исход давно предопределен, а она, кажется, не в состоянии вообще прекратить слушать глупое сердце. Вновь рушит стену, что так долго строила, стараясь убедить себя — все было детским увлечением. Увы. Все было и есть куда страшнее.
Принятое решение кажется эгоистичным, но предыдущие её поступки выглядели не лучше. Столько боли — из-за нее. Из-за её просьбы. Значит, ей ставить на этом точку.
Отравленный кунай дрогнул в руке.
По вине пугающих своим безумием глаз. Крови на его лице: собственной, от бесконечных техник. Неверия в отсутствие шансов. На миг подумалось, что все произнесенные ей не так давно слова — правда. Она готова убить и идти за ним. Только нельзя: удар предназначен ему. И ей самой, но уже не физический.
Сил нет; решимость растаяла. В шестнадцать лет Сакуре все еще тринадцать.
И в следующий момент на её горле сжимается рука, способная за секунду все завершить. Кунай меняет своего хозяина: у смерти теперь два лица — яд и удушение.
Желтой вспышкой является спасение, и с немеющих губ срывается короткое "спасибо", пусть и должно быть "прости". А кричать хочется – до хрипоты. Так, чтобы сплевывая внутренности на землю. Так, чтобы мутнело перед глазами. Возможно, это освободит от того, что забилось в легкие и замедлило кровь в её венах, вырвет с ошметками сердце.
Чтобы вручить его тому, кто раз из раза давил эти проклятые чувства, тому, кто с особым изяществом оставлял пылающие глубокие ранения, что не желали рубцеваться в шрамы.
Сильная?
Смеется, давясь собственным дыханием, что все еще не восстановилось. Закашливается.
Вся сила лишь из попыток перестать быть обузой ему. Вся сила – из необходимости стать равной. Вся сила – желание получить признание вместо равнодушия. И без него эта сила – пепел на её пальцах. В глупой девочке лишь тонны наивной веры. В той самой девочке, что кричала в ночи отчаянно, зажмуриваясь, признавалась в любви. В той самой девочке, что готова была уйти, никому не сказавшись. Дважды. Не предать – помочь. Предательство в отречении, она не отрекалась. Она хотела удержать, видя, как, балансируя на грани, он склоняется в тьму, уже разверзнувшую свою змеиную пасть в торжествующей ухмылке.
Она – бессильная.
Потому что и сейчас готова бросить все, следуя за ним. Ненавидя себя за это.
Наруто что-то твердит о том, что нужно выбить дурь из их товарища – он никогда не звал Саске предателем, но не может простить попытку убить подругу. Сакура соглашается, с благодарностью улыбаясь. Выходит жалко, почти что вымученно, но носитель кьюби, кажется, не замечает. Куноичи ощущает себя эгоисткой. Вновь.
Уже не за когда-то принятое обещание — за собственную вину и бесполезность, как бы ни старалась это изменить. Становится горько и противно. Ногти оставляют белые полумесяцы на ладонях. Реальность теряется в тумане, но это и к лучшему.
Для Сакуры все обретает ясность, когда вспышка от одновременного применения Чидори и Расенгана меркнет. Ничья? Наруто может встать, хоть и не сразу. Саске поднимается с меньшей уверенностью, опираясь на одно колено. Переоценил себя. Для него мир эту ясность теряет, поглощённый тьмой. Зрения нет. Похоже, предостережение Карин имело каплю смысла.
И в подтверждение тому исчезает способность двигаться. Исход ясен.
Кто-то сказал, что с любимым человеком даже находиться в тишине радостно. Вранье. Молчание — оно тяжелое. Молчание — оно пронзает иголочками каждую клеточку тела, вызывая напряжение и желание побыстрее покончить со всем. Хотя, возможно, так лишь рядом с Саске. Или она просто слишком остро принимает его собственные эмоции и ломается под их тяжестью.
Сильная?
Болезненно искривляет губы, пользуясь тем, что никто этого не свойственного ей жеста не увидит.
Сильные не пытаются войти дважды в одну реку, а она это делает уже в черт-знает-какой раз. Опять протягивает руку помощи тому, кто даже будучи в шаге от гибели ее оттолкнет. Сильные не поддаются чувствам, когда исход давно предопределен, а она, кажется, не в состоянии вообще прекратить слушать глупое сердце. Вновь рушит стену, что так долго строила, стараясь убедить себя — все было детским увлечением. Увы. Все было и есть куда страшнее.
Она — бессильная.
Потому что не успела Цунаде договорить, а Сакура уже знала, что даст свое согласие. Даже если окажется, что она переоценила свои умения. Даже если в первый же день услышит холодное "Уходи". Потому что он никогда не принимал помощи. И теперь не примет. Даже если она упадет в той же палате от истощения запасов чакры. Всё равно попытается. И будет пытаться до момента, пока к Саске не вернется зрение. Момента, которого ждет и боится — тоненькая паутинка-нить, натянувшаяся между ними, разорвется вновь. Если прежние узы легко поддались его желанию их уничтожить, то это тем более ничего не значит. Они уже давно чужие друг другу. Пора привыкнуть.