— Взрослые редко ветрянкой болеют, а кто один раз переболел, тому эта болезнь обычно не страшна. У меня ветрянка уже была. Ну и вроде я взрослый, как ты считаешь? Так что мне точно бояться нечего. Слушай, Лёлька, чего мы с тобой о болезнях говорим? Давай я тебе лучше почитаю.

Папа взял книгу смешных стихов и начал читать — как настоящий артист! Или клоун. Он корчил рожи, изображал разных зверей, размахивал руками и даже немножко попрыгал. И я почувствовала, как мне становится всё легче и легче. Даже пупырышки почти не чесались, и температура, наверное, упала. Наконец папа сказал:

— А теперь поспи, — и вышел из комнаты.

Но я не стала спать. Мне хотелось всё-таки додумать, почему ветрянка называется ветрянкой. Папино объяснение было чересчур скучное. И я опять начала представлять: в старые времена жил один жадный-прежадный мельник. И была у него мельница, на которой работал ветер. Он крутил мельничные крылья, поэтому мельница так и называлась — ветряная. Ветер молол и молол муку из зерна, а мельнику всё было мало. Предупредил его ветер, что нельзя больше сыпать зерно — мельница сломается. Но мельник сыпал и сыпал: он хотел продать очень много зерна и разбогатеть. Тогда ветер подхватил зерно и запустил его в мельника. И там, где зёрнышки коснулись кожи, появились пупырышки.

Наконец-то мне понравилась легенда. Жадного мельника совсем не было жалко.

И ещё я подумала, что у него наверняка были дети, которым очень хотелось рисовать. А он жадничал и не покупал им бумагу, краски и кисточки. Зато, когда он заболел, они бросились разрисовывать мельника зелёнкой. Скоро весь он стал в горошек. Соседи заглядывали в окно и смеялись:

— Чучело гороховое!

Я тоже засмеялась. И уснула.

Вообще-то, меня считают послушной. И даже разные посторонние бабушки ставят меня в пример своим внукам. Я и правда чаще всего соглашаюсь с родителями. Да они же от меня всяких глупостей и не требуют! Ну… почти. Но иногда, довольно редко, на меня вдруг находит! Папа называет это приступами наоборотности. А мама говорит, что во мне просыпается нехочучело.

В эту субботу погода была просто ужасная. Мне очень хотелось пойти погулять, но на улицу невозможно было нос высунуть. Не говоря уж обо всём остальном. Тогда я стала рисовать. Рисунок получался дурацкий. Я пыталась нарисовать корову с маленьким телёнком. Но корова всё время выходила похожей на диван с рогами. А телёнок вообще ни на что не был похож. Я уже начала злиться, и тут ко мне подошла мама:

— Пошли чай пить. С сырниками.

— Не хочу с сырниками, — мрачно сказала я. — Хочу… хочу с колбасниками!

— Доченька, ну пойдём! С вареньем, а? С черничным!

— Не хочу с вареньем черничным, хочу с жареньем беличным!

Тут вмешался папа:

— Не хочешь — и не надо. Давай лучше новую книжку про животных посмотрим, которую тебе тётя Лина подарила. Смотри, книженция-то просто роскошная! А фотографии какие! Ну не куксись, ребёнок! Давай про морских свинок, что ли, почитаем? Видишь, какие забавные?

— Не хочу про морских свинок. Хочу про речных овечек!

— Ну хоть на рыбу-иглу погляди!

— Не хочу рыбу-иглу, хочу птицу — нитку!

— Птицы-нитки что-то не видать, зато полюбуйся, какая чайка! — папа продолжал листать книжку и, похоже, как раз дошёл до птиц.

— Зачем мне твоя чайка? Я чаек миллион раз видела. Вот если бы кофейка была!

— А смотри, какой попугай!

— Не нужен мне попугай! Мне нужен… мне нужен… порадуй мне нужен, вот!

— Давай я тебя малиновкой порадую? Посмотри, какая красавица. Я и не знал, как она выглядит. И ты наверняка не знаешь.

— Не хочу малиновку! Покажи клубниковку!

— Вот клубниковки, как назло, ни одной нет. Зато, — папа снова полистал книгу и заглянул в какой-то другой раздел, — есть носорог! Пойдёт?

— Никуда он не пойдёт! Не хочу носорога! Хочу этого… ротохвоста!

— Хм… ротохвоста? Вот слон есть.

— Не хочу слона! Хочу… хочу… хочу… — В голову ничего не приходило. И тут я вдруг поняла, что ужасно устала. Непонятно отчего. — Чаю я хочу. С сырниками. Можно, мам?

— Фу-у-уф. — сказала мама.

— Фу-у-у. У-у-уф, — сказал папа.

— Пошли, — сказала мама.

Я побежала за ней на кухню.

— Мам, а из земляники варенье осталось?

— Нет, — покачала головой мама, — только из мореники. Для морских девочек. Так что тебе не полагается. Садись, пей. — Она поставила передо мной чашку. — Соль я тебе уже положила.

У нас во дворе каша из воды и снега. Но воды всё-таки больше, потому что весна. Весна-весна-весна! Я часа два бегала по двору, вот по этой самой каше, топала, брызгала, и это было так здорово, просто ух! В воздухе тоже получилась каша — из брызг и солнечного света. И мне казалось, что сама весна бегает со мной, и её золотисто-зелёное платье уже всё мокрое от этих брызг! А ещё мне казалось, что вместе с нами по новеньким лужам носятся три сына весны — март, апрель и май, обычные мальчишки, только очень весёлые и совсем не вредные. Мне хотелось, чтобы у меня были такие братья. В голове что-то закружилось, забулькало, и я крикнула: