Стоян поднялся, по-крестьянски упершись ладонями в коленки.

– Я жду от вас правды, – сказал он.

Он вышел, но верзила остался. Для какой цели, сказать трудно. Наверное, в качестве устрашения. Чтобы пленник думал в правильном направлении. Ибо стоило взглянуть на ручищи великана, как все мужество превращалось в желе и хотелось повиниться во всех грехах, начиная с малого детства.

«Наверное, до моей тихой камеры я уже не доберусь, – подумал Роман. – Пока Стоян не вытянет из меня все жилы, он меня живым не отпустит. Впрочем, он не отпустит меня живым в любом случае, хоть расскажи я ему самую что ни на есть чистую правду».

Он покосился на верзилу.

Тот стоял смирно, слегка расставив ноги-тумбы. Руки свободно свисали по бокам могучего туловища, голова, небольшая, как у подростка, глубоко ушла в плечи. Его крохотные глазки смотрели из-под нависших бровей почти равнодушно. Но на губах порой вспыхивала такая плотоядная усмешка, что его мнимое спокойствие сразу становилось ожиданием палача, которому не терпится добраться до своей жертвы. И можно было не сомневаться, что он свое дело знает.

«Разбить себе голову о край стола? – думал Роман. – Вариант. Летальный исход не стопроцентный, но сознания лишусь надолго. Там, глядишь, и наши подоспеют».

Что никаких «наших» не будет, он знал наверняка. Какой дурак он был, что доверился Крохину и не привлек Дубинина к операции! Все было бы иначе, если бы его страховали пара агентов из ГРУ. По крайней мере, он точно знал бы, что вынос из «Жемчужины» его бесчувственного тела не остался незамеченным. Парни также отследили бы, куда его транспортируют, и сейчас он мог бы надеяться на реальную помощь. А так остался один, в окружении банды головорезов, и ни одна живая душа не знает, где его искать, даже приблизительно.

Великан шевельнулся, что тут же заставило Романа вздрогнуть (он четко следовал правилам игры).

– Извините, ваш хозяин скоро придет? – осторожно спросил он на французском языке.

Его охранник повел медвежьим глазом.

– Он мне не хозяин, – сказал он.

Странно, но говорил он по-французски как чистокровный француз. Хотя Роман готов был записать его в земляки Стояна.

– Извините, – поправился Роман, – я хотел сказать, ваш начальник. Или командир, если вам будет так угодно.

– Молчи, – уронил великан.

Роман послушно замолчал, время от времени с плохо скрываемым страхом посматривая на своего сторожа.

Время шло медленно. Стоян не торопился. Безусловно, он разбирался в психологии попавшего в плен человека и знал, что чем дольше тот мучается неизвестностью, тем быстрее во всем признается.

«Пожалуй, – решил Роман, – он не считает меня профессионалом. Иначе не применял бы столь дешевый прием. Значит, надо придерживаться первоначальной линии. Только добавить пару деталей для разнообразия. Поверит Стоян или нет, это не столь важно. Главное, чтобы он поверил, что я тот, за кого себя выдаю. И тогда мой фокус, возможно, пройдет».

Он уже решил, как будет выбираться отсюда. Способ был опасный. Пожалуй, самый опасный из всех возможных. Роман еще ни разу к нему не прибегал. Но сейчас выбора у него не было. Либо он рискнет, либо останется в этих катакомбах навсегда.

А для этого надо убедить Стояна, что он беспутный неудачник, болтающийся по миру в надежде найти уголок посытнее. Он немолод, слаб телом и духом, ему страшно до такой степени, что он едва не теряет сознание при мысли о пытках.

И никаких «особых» признаний, как бы туго ему ни пришлось. Иначе ничего не получится. Стоит им зацепиться хотя бы за одно слово, разговор пойдет совсем в иной плоскости. А этого Роман допустить не мог. Одна ошибка – и ему конец.

– Я в туалет хочу, – сказал он.

– Молчи, – прорычал француз.

– Я видел, – «отчаянно труся», продолжал настаивать Роман, – здесь рядом туалет. Отведите меня, всего на минуту.

Верзила молчал.

– Я могу сделать под себя, – пригрозил Роман.

Француз слегка сдвинул брови.

– Только не дурить, – сказал он.

– Нет, нет, что вы! – горячо ответил Роман. – Я же все понимаю. Только на минутку.

Сторож тяжело шагнул к нему, присел, отстегивая ноги.

Роман посмотрел на его плечи, на шею, которая была толщиной с баранью тушу. Вырубить такого со связанными за спиной руками невозможно. Были бы руки свободны, тогда железным стулом по затылку – и готово. Но другой вопрос, что смысла в этом все равно немного. Оружия при стороже нет, да и зачем оно ему здесь? Стало быть, его захват не давал никаких преимуществ. И в качестве заложника он не годился, поскольку Стоян вряд ли дорожил им настолько, чтобы в обмен на его жизнь выполнить все требования пленника.

– Пошли, – сказал француз, дернув Романа за наручники.

«Возможно, в туалете? – продолжал Роман развивать первоначальную мысль. – Он должен будет освободить мне руки. Или хотя бы перевести их в переднее положение. Тогда я вырублю его, шумну, чтобы прибежал часовой, и разоружу часового. А с автоматом в руках я уже не тварь дрожащая, а боевая единица. И тогда посмотрим, чья возьмет».

Француз вывел его в коридор, жестко придерживая за наручники, и втолкнул в туалет.

– Давай.