Черт подери.

Ладно. Смена плана. Единственное, что я могу делать в этой ужасной ситуации, это игнорировать глупые чувства к проклятому Лео Фросту. Затаиться, усиленно работать над проектом в роли Люсиль, заставить Лео признаться мне в любви как можно скорее, написать эти дурацкие двадцать тысяч слов, заключить сделку на книгу, дописать ее, спасти мир и только потом уехать. Может, даже на Карибы. Оттуда пошлю Лео письмо с извинениями за то, что дурила его ради денег, мое сердце будет в безопасности, и я заживу долго и счастливо, одна, на пляже.

Я вздыхаю, и благодаря этому звуку меня в дверном проеме замечает Пич. Она бодро соскакивает с кресла.

— Джесс! — выкрикивает она звонко, будто меня на месяц отсылали на пустынный остров. Бабушка награждает меня широкой улыбкой. Никогда еще у меня не было двух людей, которые были рады меня видеть.

— Здравствуй, дорогая, — приветствует меня бабушка. — Как прошло?

— Ты его поцеловала? — спрашивает Пич.

Я скидываю туфли и плюхаюсь в бабушкино синее кресло.

— Поцеловала.

Бабушка прижимает ладони к щекам.

— Ох!

— Каким был поцелуй? — с энтузиазмом интересуется Пич.

Он изменил все.

— Эм…

Я не могу рассказать им правду о поцелуе. Им не нужно знать, насколько он все усложнил, как я смешна, насколько не оправдала ожиданий, допустив мысль, что поцелуй Лео Фроста моет быть лучшим из всех, что у меня когда-либо были; как размышляла о том, что его тело вполне может конкурировать с телом Райана Гослинга в фильме «Эта дурацкая любовь»; что Лео любит фильм «Бриолин 2» и знает все песни оттуда лучше, чем я; что он принес мне бумажный пакет на случай недомогания; что он знает, каково это — потерять маму; что он читал рэп на людях, чтобы рассмешить меня; не могу рассказать о его потрясающих художественных способностях, его глазах, его соблазнительном зрелом аромате, похожем на запах розового дерева.

— … пахучий, — бормочу я мечтательно, утопая в грезах.

— Да? — переспрашивает Пич. — Он пахнет?

— Ой. — Я сразу же возвращаюсь на землю. — Что? Эм… Ага. Он… отвратительно пахнет. Воняет. Как кучка мусора.

Бабушка часто моргает.

— На фотографиях, что мы видели, он казался чистым.

— Ну, еще бы, он хочет, чтобы мы так думали, — говорю я дерзко, хотя внутри вся содрогаюсь.

Понятия не имею, что я несу. Я в смятении. Дурацкий Лео и его рот, поменявший все, тоже дурацкий.

— Боже, — поражается бабушка, морща нос. — Думаю, невозможно узнать человека до конца.

— Верно, — соглашаюсь я. — Не волнуйся. Эм, в следующий раз я дам ему мятную жвачку. Распылю на него дезодорант, когда он отвернется.

— Когда следующий раз? — хочет знать Пич.

Как по сигналу звонит телефон. Это он. Руки немного трясутся, и я роняю телефон на коврик. Я нервничаю. Что за неудачница. Пич глядит на меня с подозрением.

— Ответь, Джесс.

Я медленно киваю, поднимаю телефон и включаю громкую связь.

— Привет, — говорю я обыденно.

— Ты еще не в кровати? А как же твой сон? — шутит он.

— Ой, прекрати, — прыскаю я, как это сделала бы Люсиль.

— Я просто хотел позвонить и сказать, что сегодня я очень-очень хорошо провел день, Люсиль. Охренеть как хорошо.

Бабушка прижимает руку к груди, а Пич показывает большие пальцы.

— И я, — посмеиваюсь я.

— Ты убежала так быстро, что я даже не успел спросить…

— Спросить о чем?

— Ну, дело в том, что в субботу бал Лондонской рекламной ассоциации, и я надеялся, что ты пойдешь со мной в качестве спутницы.

При упоминании бала бабушка чуть не задыхается от удовольствия, быстро встает с кресла, открывает бар, достает еще два бокала и разливает по ним шерри. Как только я соглашаюсь пойти на бал и завершаю разговор, бабушка протягивает бокалы мне и Пич.

— Кажется, кто-то терзается! — заявляет она взволновано.

— Кто? Что? — шиплю я. — Кто теперь?

— Мистер Фрост, — отвечает бабушка, бросая на меня странный взгляд. — Кажется, негодяй сражен тобой. Или Люсиль, и такое может быть.

— Ох. Да. Это точно.

— Мы определенно на верном пути. Ты необыкновенная, Джесс. Должна признать, у меня были сомнения, но ты изумительная ученица. — Ее глаза загораются. — Я так горжусь тобой.

Она гордится мной.

Раньше мне никто такого не говорил.

Бабушка тянется ко мне и заключает в объятия. Она легонько сжимает меня, а я тем временем жду дискомфортной щекотки, которая обычно появляется при публичном выражении чувств и охватывает все тело.