От их разговора у Джонатана тоже разыгралась печень. Он рассеянно подумал, что жениться просто отличная идея. Нужно жениться хотя бы только для того, чтобы завести потомство, а потом мучить отпрысков жалобами на печеночную недостаточность.

По своему опыту он знал, что немного вина частенько может восполнить какую-нибудь другую жизненную недостаточность, поэтому глотнул от души.

– Отец сообщил мне, что ты намерен жениться до конца года, Джонатан.

Джонатан поперхнулся.

– Пей маленькими глотками, дорогой, – сказала мать, как будто ему было девять лет.

Расправив плечи, Редмонд аккуратно поставил бокал на стол.

– Не уверен, что я сказал именно это, матушка, – осторожно начал он.

– У твоего отца нет привычки не расслышать что-либо важное, мой сын. Я считаю, что это прекрасное, зрелое решение, и должна признаться, что с ним согласна. – Она улыбнулась, с любовью глядя на сына. Вот черт! Мать казалась такой счастливой, а это бывало не часто. – Очень скоро нашу детскую заполонят твои дети. Ты, наверное, обратил внимание на кучу приглашений в прихожей. Как только мы вернулись, я тут же оповестила всех. Как удачно, что в этом сезоне первый раз в свет выходит столько красивых девочек.

Это «оповестила всех» полностью объясняло поведение Филиппы и пощечину. Новости такого рода распространяются по Лондону со скоростью холеры.

Джонатан проглотил пилюлю, кивнув головой, и принялся сосредоточенно рассматривать свою вилку. У него было два варианта. Первый – воткнуть ее в свое сердце. Второй – метнуть ее в крошечное черное сердечко отца. Возможно, его увлечение дартсом сослужит ему добрую службу.

Он натолкнулся на взгляд Айзеи. Отец улыбался ласково и благосклонно.

Нет! Его сердце слишком мало и совсем усохло. В такую цель не попасть даже такому меткому стрелку, как Джонатан.

Однако ведь действительно в этом сезоне в свет выедет много хорошеньких девушек. Хотя хорошенькие девушки были сродни цветам: Джонатан был уверен, что они так нравятся ему лишь потому, что он никогда не отвечал за их поливку, не ухаживал за ними, не лелеял и не выслушивал их разглагольствований о печеночной недостаточности.

Появится также много и других красивых девушек из разряда тех, кого никогда не пригласят на балы, которые посещал Джонатан, тех, кто могли швырнуть в него всем, что попадется под руку, рыдать и говорить ему, как он мог так бессовестно обойтись с ними. У него не было постоянной любовницы. Но было несколько… которые пробовались… на эту роль, если можно так сказать. Филиппа относилась к их числу.

Господи! Лондон, любимый город, на несколько следующих недель превратится для Джонатана в плац, где его будут водить сквозь палочный строй.

Неожиданно ему почудилось, что стены столовой угрожающе надвинулись на него.

Джонатан никогда не был сердцеедом и никогда не собирался становиться таковым. Он не мог понять, почему женщины с такой охотой отдают мужчине свое сердце, а потом начинают обвинять его в том, что он растоптал их дар, а бедолага ни сном, ни духом о том, что владел таким сокровищем. Неужели женщины не понимают, насколько опасная штука любовь? Какое это безрассудство – влюбится?

Влюбиться – это уже само по себе проявление безумия.

Последние куски ягнятины вкусом напоминали опилки. Джонатан с трудом проглотил их, запил остатками вина и поднялся из-за стола.

– Что ж, отправлюсь на поиски петли, – без улыбки произнес он в качестве извинения.

– Ха-ха! – Мать была к нему снисходительна.

Отец неопределенно улыбнулся. Судя по всему, он и не слышал сына.

Через три часа, вместо того чтобы увидеться с Аргоси в «Уайтсе», Джонатан стоял перед театром «Халф мун» в Ковент-Гардене.

Уж если он приговорен и от этого не отвертеться, тогда что ему терять?

Итак, Джонатан стоял на улице в одиночестве, если не считать пары алкоголиков и нескольких крыс, сновавших туда-сюда, точно занятых каким-то серьезным делом. В здании театра не светилось ни огонька. Складывалось впечатление, что его уже давно заколотили досками и бросили. Через улицу от Джонатана работала пивнушка. Время от времени оттуда доносились шум, гам и пьяные выкрики. Равнодушная проститутка поинтересовалась, не хочет ли он пойти с ней. Джонатан вежливо отказался.

Луна засияла ярче. Ночная стража оповестила о наступлении полночи. А Томасина де Баллестерос так и не появилась.

– Идите сюда.

О господи!

Еще секунду назад ее не было, и вот она тут.

Томми увидела, как он невольно вздрогнул, и тихо засмеялась.

– Считайте, что вам повезло – я в вас не выстрелил.

– Нужно быть более бдительным, мистер Редмонд, если хотите оказаться мне полезным.

На ней снова была черная накидка, но легкую хрипотцу в голосе ни с чем нельзя было спутать. Зрение у нее все-таки было, как у кошки, потому что Томми быстро повела его какими-то аллеями, узкими проулками, потом через темный парк. Они остановились у лестницы, поднялись по ней на крышу какого-то здания, перешли на крышу соседнего, по другой лестнице спустились вниз. Джонатан мог поклясться, что они проделали такой же путь назад.