— Ой, прошу прощения, констебль! — человек поддержал его под локоть, помогая распрямиться.

На полисмена глядели ярко-зелёные глаза; лицо было из тех, которые можно встретить у статуй в саду, например, статуй римских богов. Впрочем, у этого мужчины лицо своей молодостью и чертовщинкой в глазах скорее напоминало фавна.

— Позвольте поинтересоваться, что вы тут делаете, сэр?

— Разумеется, констебль. Интересуйтесь.

С этим типом будут проблемы, — подумал Шарплесс.

— И что же вы делаете, сэр?

— Иду домой.

Шарплесс был просто очарован покроем одежды этого мужчины. Одежда не может так хорошо сидеть. За несколько часов носки она мнётся и обвисает. Во всяком случае, моя.

— А вы в курсе, сэр, — спросил он, распрямляясь в полный рост, хотя и после этого ему приходилось заглядывать в слегка насмешливые глаза мужчины снизу вверх, — что пение в жилых кварталах в тёмное время суток является нарушением общественного порядка?

— Правда?

В голове полисмена промелькнула тень сомнения. Он её прогнал:

— Да, сэр, нарушение.

— О, — улыбнулся мужчина, — меня всегда поражало, сколько можно всего нарушить, даже если не собираешься ничего нарушать.

Столь предвкушаемая радость возможности совершить арест куда-то улетучилась. Что-то в этом человеке говорило об обилии предстоящей волокиты в сопровождении непрекращающегося потока насмешек, и перспективы проиграть в итоге дело в суде. Чашка чая манила всё сильнее и сильнее. Ладно, последняя попытка:

— Позвольте спросить, а что… — он запнулся. — Что у вас в пакете, сэр?

Человек дал пакет ему. Пакет был высотой с самого Шарплесса. Полисмен осторожно раскрыл его.

— Это картина! — воскликнул он. — По крайней мере, мне кажется, что это картина.

— А вы молодец, констебль. Мы ещё сделаем из вас искусствоведа.

Шарплесс критическим взглядом осмотрел холст. В основном он был ярко-жёлтый, местами чёрные закорючки противостояли красным точкам.

— И что же она означает?

— Это портрет Мадонны с младенцем, кисти Рубенса, — ответил мужчина.

Шарплесс пытался переварить услышанное:

— Ну, я конечно об искусстве мало что знаю…

— Можете не продолжать, констебль, — прошептал мужчина, и ловко завернул картину. — Я вижу, что вы обладаете хорошим, тонким вкусом.

Вдали послышался какой-то шум. Из тумана раздавались крики и полицейские свистки. Внимание Шарплесса переключилось с мужчины на звук приближающихся к ним бегущих шагов.

— В этот раз я вас не задержу, — сказал он. — Но не забывайте, что люди хотят спать. Если вам приспичит петь — пойте в ванной.

— Благодарю вас, констебль. Постараюсь не забыть. Доброй вам ночи.

— Доброй ночи, сэр.

Мужчина неторопливо пошёл прочь, держа пакет так, словно тот был невесомый. Через несколько секунд он скрылся в тумане.

Когда Шарплесс обернулся, перед ним, тяжело дыша, возникла упитанная фигура в униформе.

— Сержант Эймис! — воскликнул Шарплесс.

— Шарплесс, произошло ограбление. Украдено последнее приобретение сэра Уоллейса Биэри! Картина, современное искусство. Вор даже не вырезал её из рамы, просто ушёл с ней, как так и надо. И ушёл в этом направлении.

Он вручил Шарплессу маленькую карточку. На ней был нарисован человек, который, если судить по крыльям с перьями и белым одеяниям, был ангелом, но дьявольская улыбка и раздвоенный хвост вызывали противоположные ассоциации.

Внизу готическим шрифтом было написано: «Отмщение настигло вас от руки Падшего Ангела».

Шарплесс быстро осмотрел и вернул карточку.

— Ещё одна, — вздохнул он. — Уже двадцатая в этом году. Что это всё значит?

— Вы были всю ночь на дежурстве, — прорычал Эймис. — Вы ничего необычного не видели?

Внезапно голову Шарплесса посетила мысль, от которой у него возникло ощущение, что он поднимается в лифте, а его живот остался в подвале.

— А что было нарисовано на картине? — осторожно спросил он.

— Она называется «Венера в мехах», — ответил сержант. — По описанию сэра Уоллейса это дадаистское изображение фаллической зависти, что бы это ни значило. А почему вы спрашиваете?

— Ну, — с явным облегчением ответил Шарплесс, — я встретил одного джентльмена, который нёс картину, но у него была «Мадонна с младенцем» Рубенса. Я бы заметил, если бы это была… как вы сказали?.. Количество зависти?