— Меня учат как и всех, — пожимает парень плечами, изо всех сил стараясь казаться равнодушным к похвале. Очень стараясь — но даже дыхательные упражнения не помогают до конца унять радостно барабанящее сердце.

— Ты, наверное, учишься не как все, — продолжает она улыбаться, отлично понимая, что сейчас с ним происходит, но довольная своей властью, обоим до конца не понятной, но такой увлекательной, просящей испытать себя снова.

— Давай сходим куда-нибудь? — как всегда краснея и чуть запинаясь, спрашивает он, кое-как справившись с ураганами, бушующими у него внутри.

— Не хочу сегодня никуда, — вдруг отвечает она, даже сама не зная почему. — Может, научишь меня так же?

— Как же? — мрачно интересуется он.

— Как «Немхез вырывает сердце, стоя перед богом».

— Девчон… Девушкам это не к лицу, — сделав серьезное лицо, отвечает парень, стараясь подражать интонациям наставника. Получилось довольно похоже. Только, похоже, она недовольна.

— Ну, конечно! — сердито встряхивает девушка головой, отворачиваясь (власть! власть!). — Девчонкам надо ждать, пока появится какой-нибудь очередной Немхез, придет, изнасилует, убьет…

— Ладно, я научу, — вздыхает он. — Только глупостей всяких не говори… «Изнасилует, убьет»! Немхез один такой был, кто Права попросил…

— А другие что же — не могут попросить?

— А другие думают, что будет потом…

Она вдруг заливается смехом — звонким, радостным… Но почему-то обидным. А потом говорит нечто еще более обидное, чем этот смех. Глупость говорит, продолжая смеяться, не глядя в его сторону:

— А другие все думают — что же будет потом? Некому даже изнасиловать бедную девушку!

И смеется.

«Дура», — хочет сказать он, чувствуя, как кровь бьет в лицо, как растекается по всей коже алыми пятнами — словно кто тебя в кипящую воду окунул… Но не говорит он ей этого.

Просто берет за плечи и разворачивает к себе. И целует — так, как не целовал никогда. И она отвечает — так же…

А потом он говорит то, что никогда не говорил:

— Я люблю тебя…

Она не отвечает. Но и не смеется, когда он, сделав шаг назад, исполняет «Немхеза, вырывающего сердце, стоя перед богом». Нет — его движения плавнее, а последнее не напоминает удар мечом. Он отдает ей свое сердце, донеся на ладони от своей груди к ее груди…

Широко распахнутые глаза — и губы, выдыхающие изумленно:

— Ты научишь меня? Так же?

Парень только кивает, удивленно вспоминая то, что сделал сейчас. Нет, наставник не узнал бы в этом движении своего «Немхеза»…

Так никто не умеет, подумал он вдруг.

Так никто не умеет — только я.

Так никто не умеет, понял он, глядя в широко распахнутые глаза той, которой сказал «люблю». Даже она не умеет — так…

Вырвать свое сердце — и отдать. Не расплата, а дар. От всей души…

Смогу ли я научить ее так же?

Вырвать сердце — и отдать?

Отдаст ли? — заныло в груди, где своего сердца уже не было, где было страшно и пусто от ожидания. Отдаст ли?

И что будет потом?

— Что произошло между Немхезом и богом? — спросил он на следующем уроке. — Откуда это движение в гаси-до? — вспомнив вчерашнюю тренировку, добавил парень, глядя учителю в глаза.

— «Немхез вырывает сердце, стоя перед богом»? — догадался преподаватель Права, в сухой фигуре которого не зря угадывались скрытые гибкость и сила. Не зря — потому что учитель повторил это движение в соответствии со всеми канонами, как учили на тренировке. И, конечно, не так, как парень изобразил это перед своей девушкой. Потому что в конце — удар, а не дар. Месть, расплата…

«Удара-то я и не нанес», — подумал он, глядя на застывшего учителя Права, но не видя его, а вспоминая сумбурный вечер накануне, свое признание, ее молчание…

— Да, это самое движение, — сказал он учителю, терпеливо ждущему, пока парень перелистает свои воспоминания. — Это самое.

— А ты не догадываешься? — улыбнулся преподаватель улыбкой человека, который давно все знает и только ждет, когда же его кто-то спросит. — Наверное, пора рассказать. Немхез добрался до бога…

Небо не смело сбросить его — оно тоже было виновно, а потому и небу он мстил, попирая ногами облака и звезды.

— Здравствуй, бог! — бросил он в спину облаченному в сверкающий доспех воину, которого встретил за последним облаком, под последней звездой.

Конечно, это был бог — кому еще здесь быть? Только богу. И Немхезу — раз уж пришел…

— Ты ко мне? — не спеша обернуться навстречу гостю, спросил бог. Блеск доспехов на нем слепил глаза. На голове — шлем. Не с рогами — это было бы странно и даже смешно. С гребнем из конского волоса. А бог задал новый вопрос: — Зачем ты здесь?

— Я в своем Праве, — ответил Немхез, не решаясь приблизиться к не спешащему повернуться ему навстречу богу-богатырю. — Ты сам дал мне его.