Наведался к ней как-то давний знакомый, простодушный и откровенный деревенский человек.

— Как это ваш муж решился в такую горячую пору оставить дом, да еще надолго? — удивился гость.

— Его замещает эконом, — ответила Винцуня.

— Ох уж этот эконом! — вздохнул сосед. — Скажу вам откровенно, сударыня: ваш Павелек отпетый мошенник и бессовестно вас обкрадывает. Об этом все говорят! Да и пристало ли нам, бедным шляхтичам, держать экономов и полагаться на них? Конечно, ежели громадное хозяйство, то другое дело, а на маленьком фольварке, как говорится, свой глаз — алмаз.

Винцуня не возражала. Конечно, сосед был прав.

Однажды пожаловала в гости дальняя Винцунина родственница, немолодая, румянощекая, пышнотелая дама, из тех, у кого глаза на мокром месте и язык без костей. Едва переступив порог, она порывисто обняла Винцуню, притиснула к груди, обтянутой цветастым платьем, и возопила:

— Бедненькая ты моя, бедненькая!

— Чем же я такая бедненькая? — шутливо спросила Винцуня.

— Ох, не притворствуй, не притворствуй! — предупредила гостья, сжимая Винцунину руку в своих пухлых ладонях. — От соседей ничего не утаишь, все видят. А то мы не знаем, что твой муженек по салонам шастает да глазки строит то этой кокетке Карлич, то Юзе Сянковской, а тебя, горемычную, оставляет дома как затворницу. Я давно собираюсь все это ему в глаза высказать, вступиться за тебя. Худо это, худо, имея такую славную и молоденькую женушку, амурничать с какой-то пани Карлич, что же это… Прости, Господи…

Долго она так разглагольствовала, и Винцуня, казалось, не имела сил ответить. Боль, удивление, обида, гнев попеременно окрашивали ее лицо то бледностью, то румянцем, а гостья не унималась. Из длинного ее монолога Винцуня узнала все сплетни, какие ходили о ней и муже. Их было много, но две из них составляли суть остальных, которые в разных вариантах повторяли одну и ту же тему: Александр Снопинский вертопрах и мот, он транжирит свое состояние и скоро совсем пустит его по ветру.

Когда соседка в конце концов устала говорить и умолкла, завершив свой монолог сетованием на испорченность нынешних нравов, Винцуня подняла голову и ответила очень спокойно и даже с улыбкой на устах:

— Дорогая пани Игнацова, я удивляюсь: как это людям такое может взбрести на ум? Впрочем, пусть себе болтают что хотят, какое нам до этого дело, если мы с мужем по-прежнему любим друг друга и вполне счастливы.

Соседка сделала большие глаза и подумала: «Глупая она, что ли, что ничего не замечает и ни о чем не догадывается, или притворяется?»

После отъезда гостьи под вечер Винцуня вышла прогуляться в рощицу. Вечер был осенний, туманный, но теплый; небо серое и спокойное; по земле стлались желтые листья.

Винцуня медленно брела по утоптанной лесной тропке; ветер тихо шумел среди ветвей безлистых деревьев, изредка вдалеке каркала ворона или сухая ветка с легким треском падала вниз с макушки березы.

Молодая женщина казалась грустной и подавленной, она шла понуря голову и сжав руки. Мысленно она сопоставляла свои наблюдения с рассказами гостьи и думала: «Неужели это правда? Неужели Александр любовник пани Карлич? Через два года после свадьбы?»

Значит, он Винцуню не любит и никогда не любил, а если любил, — что же это за любовь? Да и любит ли он пани Карлич? Он знал ее раньше и вряд ли был к ней сильно привязан, если смог жениться на другой. Нет, и ее он не любит! Но все же ясно, как Божий день, что у них более близкие отношения, чем обычное светское знакомство. Что же их связывает?

Задавая себе этот вопрос, она вспомнила, каким взглядом посмотрела пани Карлич на ее мужа; Винцуня, казалось, тогда проникла на миг в самое существо этой красивой женщины, неведомое, потаенное, темное; и сразу стало вспоминаться все подряд: разговор вполголоса у рояля, случайные реплики, иногда срывающиеся с языка у Александра, раздражительность, в которую он порой впадал, вернувшись из Песочной; мнение окружающих о пани Карлич, впечатлительный и легкомысленный характер мужа; и, собрав все воедино, пришлось признать: то, что болтают люди, — правда…

Александр никогда Винцуню не любил. То, что он испытывал к ней, из-за чего женился, было минутным увлечением, прихотью, фантазией…

Но не любил он и пани Карлич: если бы он ее действительно любил, то не женился бы на другой! Его чувства к прекрасной вдове, пожалуй, тоже было не чем иным, как игрой воображения, поощряемого тщеславием и любовью к блеску, которым была окружена эта великосветская дама.

Винцуня, казалось, медленно постигала то, о чем прежде не догадывалась, что было скрыто от нее, постигала, как вступают на путь греха…

И впервые люди показались ей злыми, фальшивыми, испорченными.

Как же назвать женщину, которая из прихоти или для развлечения разрушает счастье и семейное благополучие другой женщины? Как назвать мужчину, который с жаром клянется в любви и верности навеки — и так скоро, так скоро изменяет, уходит? Что может связывать двух людей, столь различных по общественному положению, возрасту, состоянию. Какое счастье или удовольствие находят они в подобного рода отношениях? Что это за души, которым милы тайна и мрак?