Интерлюдия #4: январь 1775 года, у антигероев - свои планы
Приносить пользу
Январь 1775г. от Сошествия
Фаунтерра; Грейс (герцогство Южный Путь)
Бакли взял из колоды даму - как раз то, что нужно. Ухмыльнулся и открыл карты.
– Сучий ты потрох!..
– гаркнул Шестой, капельки слюны полетели на колоду.
– Не везет тебе сегодня, дружище, - сказал Бакли и подвинул к себе монеты.
Шестому не везло и вчера, и третьего дня, и неделю назад, и месяц. Ему всегда не везло, когда играл против Бакли. От вечера к вечеру, по мере убывания запасов, Шестой менял ставку. Сперва играли по елене, затем - по глории, потом сошли на агатки, сегодня - на полтинки. И чем больше он проигрывал, тем теплее становилось словцо, которым звал его Бакли. Шестой сперва звался просто Шестым, потом - парнем, потом - приятелем, позже - дружищем, а теперь вот...
– Может, довольно, братец?
– с сахаром в голосе предложил Бакли.
– Сдавай.
– Пока ты вконец не разорился, а? Я же о тебе забочусь!
– Сдавай, сучье вымя!
Бакли принялся тасовать, Шестой уставился в окно. За стеклом была узкая площадь, а по ту ее сторону - длинный сарай под двускатной красной крышей. Трактир, в котором сидели игроки, звался "Свиньей и гусем", здоровущий сарай напротив - Мясницким рынком, а площадь - Мясоедной. На площади наблюдалось движение: то прокатит телега, то процокает конь, то бойко проскрипят по снегу люди. Порою кто-то проходил у самого окна, и сквозь стекло влетал клочок разговора.
– Ишь, шастают, - со злобой процедил Шестой.
– Тебе-то что, друг мой?
– К коронации готовятся.
– И?..
– Ненавижу коронации! Сдавай уже.
Бакли стал сдавать.
– А ты их много видел?
– Кого?
– Коронаций.
– Ни одной.
– Так что же...
– Сказал - ненавижу!
– огрызнулся Шестой, и Бакли предпочел замолкнуть. Шестой добавил: - Экая радость - коронация! Какую-то сучью пигалицу садят на трон, а я должен радоваться? Не дождутся!
Бакли сдал, они взяли карты. Бакли добрал одну, Шестой - две. Помедлил, натужно размышляя. Потянулся к колоде с глухим рыком, словно уже предчувствуя исход. Вытянул третью карту.
– Дерьмище!
Он швырнул на стол карты вместе с серебряной полтинкой.
– Будем продолжать, братишка?
– спросил Бакли.
– Да. Но сдам я, - Шестой забрал колоду.
– Тебе черти крутят.
Бакли усмехнулся. Шестой всегда хотел играть, и это было хорошо. "Желание - ценная штука, - так говорил хозяин.
– Кто много хочет, тот полезен".
Однако сдать Шестой не успел. Дверь скрипнула, Бакли бросил взгляд и напрягся, шепнул:
– Он.
Человек, которого они видели нынешним утром на станции, вошел в трактир, притопнул, сбивая снег с подошв, осмотрелся. Напоролся на неосторожный взгляд Шестого - и тут же ринулся прочь. Шестой и Бакли - следом, на ходу надевая тулупы.
– Извозчик!..
Человек со станции подбежал к бричке, в которой приехал за минуту до того.
– Гони скорее!
Лошади не успели тронуться, как Шестой и Бакли уже вспрыгнули в экипаж.
– Ага, гони, мил человек, - сказал Бакли, бросая извозчику елену.
– Куда-нибудь на околицу.
– К Привратной?
– Да хоть и к Привратной.
Человек со станции попытался выпрыгнуть на ходу, но Шестой крепко ухватил его за плечо, швырнул на сиденье и впечатал кулак под ребра.
– Ыыыыы...
– человек разинул рот, пытаясь вдохнуть. На нем была громадная меховая шуба, и сам он - тщедушный, остроносый - терялся в ней. Мелкие глазенки испуганно блестели из-под шапки.
– У тебя куриные мозги, - сказал Бакли человечку.
– Знаешь, почему? Давеча на станции мы искали следы одного пассажира. Всем станционным предлагали десять золотых за сведения, и ты купился. А монетки-то были простой наживкой. Ничего ты не понял, лопух.
Бакли сделал паузу, и Шестой снова ударил человека со станции.
– О-оой...
– Мы думали так: на станции должен быть парень из протекции. Тайная стража точно ведет учет, кто приехал и кто убыл. Но как вычислить этого парня? А вот как. Майор Бэкфилд сбежал, верхушка протекции распалась, новую не поставили. Значит, вас, шептунов, никто не кормит. А значит, вы теперь падки до денег.
– Будто раньше не были падки, - Шестой врезал человечка по уху так, что шапка улетела в снег.