Вдруг они услышали - совершенно отчетливо, цокот множества копыт, отражённый и усиленный эхом от скалистых стен ущелья. Все повскакивали с табуретов - и приникли, в тревожном ожидании, к стрелковым зубцам, всматриваясь туда, где дорога, ведущая ко входу в долину, исчезала за поворотом.

Громкий, дробный перекат эха становился всё громче, и всё отчётливее, и, наконец, из-за скалистого изгиба показались первые всадники. В чистом горном воздухе долины они были видны им отсюда, сверху, совершенно отчётливо - благо расстояние до дороги было не таким уж и большим.

Вереди появившегося отряда - чуть оторвавшись от остальных, скакали два совершенно поразительных всадника. Один из них - на сером, породистом скакуне, сверкал начищенным до зеркального блеска панцирем, голову же его украшал высокий, конический шлем с белым плюмажем. За плечами у него развивался чёрный плащ, а при стремени прыгало, подскакивая в такт передвижению, чёрное копьё с узким, длинным развевающимся на ветру значком, где по чёрному фону были вышиты мелким жемчугом какие-то рисунки. Второй же - на совершенно невиданном, изумительном скакуне, который в рассеянном свете, заливающем сейчас долину, казался переливающейся, каким-то чудом одвиженной статуей лошади, отлитой из чистейшего, белого серебра, был практически полностью закутан в серый, дерюжного цвета плащ, из-под которого лишь чуть выглядывали снизу коричневой кожи сапоги с высокими голенищами. На голове его была глубоко нахлобучена широкопола шляпа с высоким, круглым верхом, светло-филолетового цвета, из под которой высовывалась длинная, развевающаяся на ветру, совершенно белоснежная борода.

Сразу же нами следовала тесно сбитая кучка всадников - чуть больше десятка, достаточно однообразно, но при этом - весьма основательно вооружённая, и закутанная в одинаковые плащи светло-серого цвета. А за ними уже ехали всадники с разноцветными плюмажами на высоких шлемах, но очень разного вооружения, и плащами весьма разнообразных цветов и покроя.

Узкая дорога, зажатая меж рекой и стеною, позволяла всадникам двигаться лишь по три в ряду, и то - им было там достаточно тесно. Впрочем - когда первые два всадника достигли моста, то новые уже перестали появляться из-за поворота. В общем их там было ну никак не больше сотни.

– Передовой отряд, - прошептал Тайновед Владиславу, притаившемуся рядом с ним, за зубцом, по его правую руку.
– Но, вообще-то, для просто передового разведотряда - ими там предводительствуют как-то уж слишком важные персоны. Ты смотри - ведь сам Серобрад к нам пожаловал! Да ещё с самим наследничком отщепенческого престола!

Тут Владислав вдруг узнал в одном из всадников того самого человека, которого он, мельком, видал тогда, на водопадах - в первой из проплывших мимо него лодок. Это был, вроде бы, всё тот же, хорошо узнаваемый человек, но - при этом, и как бы уже совсем, совсем не тот. Тогда, на водопадах, то был лишь попросту напряжённо всматривавшийся в заросли - навстречу неведомым ему опасностям, воин. Сейчас же лицо у него было совершенно преображённым. Отблеск благородного владычества лежал на его открытом, поражающим своей породистой красотою лике, и серые глаза его взирали с такой необоримой, с такой суровой властностью, что Владислав аж съёжился весь внутри. Лик этот весь сиял каким-то совершенно ровным, неугасимым светом, и свет это проницал Владислава, казалось бы, до самого его нутра, лишая его, своим необоримым влиянием, просто ну всякой воли к сопротивлению. Ему даже на мгновение представилось было, что уж если этот человек подойдёт к воротам Детинца, то они их ему тут же откроют - совершенно беспрекословно.

Потом он взглянул в лицо второму всаднику, и сердце его полностью оцепенело - совсем как птица под взглядом охотящейся змеи. Это уже была не просто сила - это было нечто совершенно сверхъестественное, повергающее на землю лишь одним своим присутствием!

– Кто, кто это?!
– панически забормотал он, - Этот... Второй.. Серобрад.. Кто это?!

– Тише, тише!
– Заграждающе зажал его рот своей ладнонью Тайновед.
– Не шуми, и не высовывайся! Эти двое, думаю, слышат и видят не только что и где находится здесь на стенах, но даже и то, что пульсирует в самых наших сердцах!

– Да, да, - Стихая пробормотал Владислав, но, при этом, продолжая весь мелко дрожать - тело всё никак не хотело успокаиваться от пережитого ужаса.
– Так кто же это такой-то?!

– Это, брат, думаю, самая могущественная сейчас личность в стане врагов наших.
– Чуть вибрирующим от возбуждения голосом ответил ему Тайновед.
– Вот уж с кем меньше всего я хотел бы тут столкнуться! Если они таки начнут приступ, то боюсь, тут нам и кольценосцы особо помочь не смогут! Это, брат, колдун - всем колдунам колдун! Принесла же его сюда нелёгкая - нам на беду!

Оба всадника остановили своих коней у самого въезда на мост. Владислав вспомнил заграждающее влияние Стражей, и подивился тревожно - смогут ли они остановить этих двоих? Те стояли некоторое время совершенно неподвижно, подняв головы, и озирая город, взметнувшийся у них над головами. У Владислава сразу же возникло совершенно чёткое ощущение того, что они тут видны им там, внизу, как на ладони, не взирая ни на какие стены. Потом царственный воин поднял правую руку, и послал своего коня по правлению к мосту. И тут вдруг все шесть столбов с изваяниями издали громкий, совершенно ужасный крик, хлестнувший по ушам словно бы свистнувшим в воздухе, безжалостным бичом-семихвоткой, после чего они все тут же и переломились разом, словно сухие деревья под ударом необоримого ветра, и рассыпались в мелкий щебень! И затем оба всадника, уже совершенно беспрепятственно, въехали на мост, поднялись до его средины, и там опять остановились.

Снова словно бы возобновилось какое-то совершенно незримое противостояние скалящегося на пришельцев города, и их пламенной, незримой силы, исходящей от них словно бы палящими лучами невидимого, но хорошо ощущаемого полуденного солнца. Теперь Владислав чувствовал себя уж совсем беззащитным от их проницающих, казалось бы, самое его нутро взглядов. И вот он понял, буквально увидел - чёрная сила града откатилась назад, спряталась за стенами, злобно затаилась. Это был не его час, и город предпочёл пока не вступать в сражение.