Шрифт:
Но человечек не встал и не обрадовался.
— Смилуйся! — заголосил он, весь дергаясь. — Господин, чем хочешь отслужить вели. Раб твой забудет про Истамбул. Пощади! Не в Сибирь, не к московитам, высокий господин… Пыль от ног твоих языком вылижу.
Старик впервые перевел на него глаза. Молча и неподвижно он рассматривал дергающегося человечка. И тот задом, змеевидным движением жирного тела, стал уползать прочь.
7
Зубчатая стена с одиннадцатью воротами окружала город. За стеной огромного кладбища теснились каменные гробницы. Люди в страшном рубище, прятавшиеся, как звери, при звуке шагов, ютились там вместе с бездомными собаками, рядом с истлевшим прахом.
Сюда, когда начало смеркаться, пришли по указанию ковача татары, чтобы встретиться с человеком, седлавшим коней. Но за полчаса до условленного времени к ним подошел человек, серый как пыль.
— Вы искали знающего птичьи пути, — сказал он.
— Тебе известно, где он? — воскликнул Нур–Саид.
Человек повел их между сводчатыми гробами, сложенными из камня и алебастра. Он остановился у могилы, любовно украшенной конскими хвостами и множеством рогов.
— Вот оп.
— Где? Укажи, — прошептал Муса, озираясь.
Человек засмеялся.
— Говори громче. Его не разбудишь.
— Ты лжешь. Его здесь нет.
— Смотри.
И при неверном свете татары прочли древнюю, искрошившуюся надпись:
«Здесь Наср–Эд–Дин ходжа. Старайтесь не входить сюда. О моем здоровье спросите у того весельчака, который выйдет отсюда» [34] .
— Я именно тот, — сказал человек, — кто вьючил караван Сейдяка и Шигея. Не огорчайтесь, я проведу вас путем птицы. Я знаю, что вам надо, мне все открыл кузнец. Караван движется с утра до вечера, уже целый день, но только один день, и не могут быстро ехать те, кто везет серебро для хивинского войска, готового выступить на Иртыш. Вы отнимете серебро и захватите живьем врагов вашего хана и его брата. Хива не дождется гостей. Но поторопимся, пошли!
34
Такова подлинная эпитафия на так называемой могиле Насреддина в Ак–Шехире. Но в пятнадцати городах Востока показывают могилу ходжи.
Тогда злоба и отвращение к этому городу охватили души татар, и степная удаль проснулась в них. Они почувствовали тоску по горячему, потному конскому телу в своих кривых ногах наездников, выросших в седле.
Уже под утро выехали с отрядом верных людей; некоторых привел их новый спутник и проводник; его звали Савр.
А человек, посланный кузнецом, пришедший на кладбище через малое время после того, как татары поспешили за Савром, напрасно искал их. Они никогда не встретились с ним.
8
На выезде из города они перегнали всадников с соколами на руках. То были охотники на диких лошадей. Когда вдали взлетит пыль проносящегося косяка, охотник снимет колпачок с головы сокола. И красноногий узкокрылый хищник, настигнув жертву, будет долбить ей голову до тех пор, пока лошадь не обессилеет. Тогда охотник, подскакав, накинет ей на шею аркан и широким ножом взрежет горло.
Река, бурая от глины размытых берегов, неслась на север. Татары переправились через ее крутящиеся воды. Они вступили в восточную пустыню Черных песков. Зелень и тень исчезли из глаз. Растительность, серая, безлистная, похожая на хворост, торчала кое–где на песчаных грядах. Но овцы, лошади и верблюды отыскивали и здесь себе пищу. Кум–ли, песчаные люди, жили в пустыне в круглых юртах. Они пили кобылье молоко, обходясь почти без воды.
Татары проехали низменность в истрескавшейся глине, называемую «полем змей», и плоскогорье, называемое «полем тигров», где пятнами и полосами выступала соль.
Они миновали местность, заросшую бурой колючкой, и местность, где над бескрайним морем песчаных холмов стояло мутное марево и не было троп.
На копье, воткнутом острием вниз в небольшой бугор, висели переломленный лук и тряпка. Под бугром лежал убитый. В его крови некогда вымочили тряпку. Но она засохла, неотомщенная кровь успела порыжеть; песок до К половины засыпал копье. Кривились перекрученные стволы саксаула, похожие на вывихнутые, пораженные опухолями сочленения.
Однажды татары встретили следы конских копыт, среди которых не было ни одного отпечатка ноги верблюда. Здесь промчалась хищная стая: добрые люди ездят с верблюжьими караванами.
Татары совершили омовение пылью и песком, предписанное пророком в безводной пустыне, и произнесли сикры — исповедание имени божия. Оно обладало силой отгонять джиннов, имевших обыкновение угрожать путешественникам, приняв вид омерзительных стариков со свиными ушами.
Во время короткого привала проводник каравана вместе с одним из бухарцев двинулся пешком по конским следам в пустыню; остальные ждали их, не смыкая глаз. Бухарец, тоже татарин, оказался по–настоящему верным человеком. За полночь он вернулся один. Правый рукав его халата болтался. Отвердевший от запекшейся и смешанной с песком крови, он зловеще сохранял округлую форму, как будто его по–прежнему наполняло живое тело. Куда исчез проводник?
Охваченный ужасом отряд поскакал в пески. Но через двести шагов свежий конский след пересек дорогу. Он кружил, как ястреб; бегство бесполезно. Поставив животных кольцом, головами в пустыню, стали дожидаться утра.
На рассвете показалось облако пыли.
Ни верблюдов, ни ослов. Это был вовсе не караван, а только конные люди. Лошади, накормленные териаком, неслись, как джейраны. Главарь, курбаши, с пронзительным визгом рубил воздух кривой саблей. Рядом с ним летел вчерашний проводник.