Детский рассказ "Мальчик-бульбинка"
МАЛЬЧИК-БУЛЬБИНКА
Где-то на Полесье жили-были дед да баба. Хата их стояла в лесу. Дед-то был лесник, а баба хозяйничала дома.
Через тот лес проходила граница. Её охраняли пограничники. Встретится деду в лесу незнакомый человек, который не знает, как найти дорогу, он покажет путь на… заставу. А там уж пограничники разберутся, свой это человек или чужой.
Случалось, что незнакомец, спросив про дорогу, поворачивал в другую сторону, давал, как заяц, стрекача в кусты. И тут сметливый дед знал, что делать: коли убегаешь, значит, совесть не чиста.
Дед давно дружил с пограничниками. За помощь в охране государственной границы его наградили медалью.
Когда дед был молодым, он служил на этой же заставе. А после окончания службы он стал лесником.
Однажды дед вернулся с обхода и начал помогать бабе: затопил печь. Баба тем временем начистила почти полный чугунок картошки.
— Ну, ещё одну картошинку, — сказала она.
Под руку в кошёлке попала удивительная картофелинка. Баба хотела её уже очистить, да вдруг остановилась:
— Дед, погляди: ни дать ни взять, вылитый хлопчик!
И вдруг картошинка сказала детским голоском:
— Не раздевай меня, бабуля. Мне очень не хочется попасть в чугунок.
Дед аж присел от неожиданности. Всякое он видал на своём веку. Но чтобы картофелина заговорила человеческим голосом…
— Не удивляйтесь. Я не простая картошина. Я маленький заколдованный хлопчик.
Дед поглядел в каждый угол хаты:
— Баба, это нам только послышалось или бульбинка и правда заговорила?
— Я не только слышу. Я чувствую, как при каждом слове она дрожит у меня в руке.
Баба сидела на низенькой скамеечке возле кошёлки. Дед подошёл и наклонился над картофелиной.
— Коли ты и правда хлопчик, то как же стал картофелиной?
— Были у меня когда-то родители: тятя и мама. Жили мы в деревне.
Баба осторожно положила удивительную картофелинку на стол, а сама села с дедом на лавку.
— А как называется деревня? — спросил дед. — Я все деревни в округе знаю.
— Не помню, дедушка. Помню только, поблизости был лес.
— Лес, говоришь? Так это, видно, Ляды. Оттуда я и привёз картошку.
— Я был маленький. Ну, такой же, как и теперь. И похож был на бульбинку. И звали меня Бульбинкой. Все дети росли, а я не рос. Мама очень любила меня и жалела. «Чего тебе не хватает, мой сыночек? — спрашивала. — И парным молоком тебя пою, и сметаны не жалею, а ты не растёшь».
Но мне было хорошо. Ребята играют в прятки. Всех быстро находят, а меня — нет. Иной раз залезу в карман батькиной куртки и притихну. Батька соберётся на работу в колхоз, наденет куртку, спросит, где Бульбинка, а мне смешно. Батька ищет по всей хате.
«Где ты спрятался? — зовёт. — Вылезай!»
Тогда я высунусь из кармана и говорю:
«А я тут!»
Родители глядят на меня, смеются и плачут. А чего плакать? Ну что, если я маленький? Не всем же быть большими.
И тут случилось большое несчастье. Налетели на нашу деревню, как хищники, люди в чёрных шинелях с черепами на шапках, говорят не по-нашему. Привёл их в деревню какой-то Альберт.
Всех повыгоняли из хат и повели в конец; села к колхозному гумну. Когда гнали через картофельное поле, стала мать плакать и приговаривать:
«Уж лучше бы ты, моё дитятко, был настоящей бульбинкой. Те злыдни бы тебя не тронули!»
И тогда вдруг зашумел листьями дуб:
«Исполнится твоё желание, бедная мать. Отныне будет твой сын бульбинкой. Переждёт в родной земле он лихое время, потом попадёт к добрым людям, и оживят они его своей сердечной любовью и лаской».
И я в тот же момент превратился в бульбинку.
— А мать?
— Её погнали в огонь. А я остался лежать в борозде.
Баба взяла Бульбинку на руки, прижала к груди.
— Бедный сиротинушка. Минуло то лихолетье. И пусть никогда больше не воротится.
Ожило сердце Бульбинки от тепла бабушкиных рук. Точно обмытые росой, засветились его голубые глазки, закудрявились белые, как ленок, волосы и растянулись в улыбке ярко-алые губы.
— Ой, как хорошо, — потянулся хлопчик, как будто после долгого сна.
— Гляди, что творится, — сказал дед. — Это ведь и правда живой хлопчик. Чего ты сидишь, баба? Надо поскорее сшить ему одежонку.
Бульбинка от радости закружился на столе и запел, тонюсеньким голоском: