«Здравствуйте, уважаемая Ирина Константиновна! Честное слово, не знаю, как и начать это письмо. Потому что никогда не писал подобных. Особенно когда пишешь о том, что любимый твой человек погиб и надо об этом сообщить ее родителям. Я Вас прекрасно понимаю, потому что самое ужасное горе для родителей – это пережить своих детей. Да! Ирина Константиновна, Оксана пала смертью храбрых. Она погибла восьмого марта при бомбежке. До сих пор себе не могу простить, что допустил это и поэтому иду на передовую платить кровью за свою глупость. Ваша дочь погибла от осколка бомбы. Когда бомба разорвалась, я прыгнул на нее сверху, но было уже поздно. Она не мучалась, осколок попал в голову. Похоронили недалеко от военкомата.

Вы, наверное, спросите, почему пишу именно я? Ирина Константиновна, я был ее мужем. Нет, слово «был» здесь не подходит – остаюсь ее мужем. Перед Богом и людьми. Нас поженил военком. Смешно, наверное, но это так.

Сейчас у меня началась новая жизнь. Не знаю, чем все закончится, но буду держаться одного – мстить, мстить и мстить. Убивать и калечить этих зарвавшихся выскочек – американцев. За Оксану, за остальных, кого смерть разлучила. Тут два выхода: либо жизнь свою положу, либо прибью ее фотографию на двери Овального кабинета Белого дома в Вашингтоне. Клянусь ее памятью!

Я указал в медальоне, чтобы в случае моей смерти похоронку отправили Вам. Так как мои родители погибли. И у меня больше никого нет.

Также хочу отправить вещи вашей дочери, – у Вас они будут в большей сохранности.

С уважением, Ваш сын – Свешников Владимир».

Примерно такого же содержания письма написал отцу – Александру Семеновичу и сестре – Насте.

Запечатав конверты, пошел к нашему почтальону. Он сидел в штабной землянке. Передал ему письма и упаковали бандероль с вещами моей жены.

Никогда раньше так не трусил, как сейчас. Ночью нас подняли по тревоге и, погрузившись на броню, форсированным маршем двинулись в сторону Мекензиевского УРа. Все это воспринималось как во сне, как-будто это происходит не со мной. Даже толком и не успел познакомиться с подчиненным личным составом. Единственно, что удалось – это пообщаться со своим заместителем. Весьма колоритная фигура.

Мой “замок” был старший сержант Пегриков Сергей. Вы можете себе представить абсолютно уголовную морду, но с преданностью поедающий начальство глазами. Он смотрел на меня с плохо скрываемой радостью и состраданием. С радостью, потому что наконец-то у него появился командир взвода и всю ответственность за “свою банду” теперь можно переложить на мои хрупкие плечи. А состраданием, потому что, как я потом понял, личный состав отнюдь не подарок. Сергей был высокого роста, с темно-русыми волосами, подстриженными под американский манер – по бокам и сзади почти выбрито, а сверху подстрижено под расческу. Плечистый, как будто сошел с плаката «Посеем вовремя!». Одним словом: «Дярёвня!». Старшему сержанту было около тридцати, но со мной только на “вы”.

После того, как нас подняли, было объявлено бригадное построение. Я даже не знал, где мне нужно строить свой взвод. Но это оказалось лишним, ЗКВ уже все сделал. Пегриков, как и положено занял место за мной. На середине площадки между палатками, что заменял плац, стоял Мамчур. Комбриг начал говорить о том, что нас ожидает впереди, ждут дома, надеются, что их не дадим в обиду и так далее. Потом он вызвал к себе командиров батальонов. Те подбежали к Мамчуру, переходя на строевой шаг за семь – восемь шагов от Мамчура, построившись в шеренгу. Кэп в течении десяти минут что-то говорил, видимо ставил задачи. Потом козырнул, а комбаты в свою очередь приложили “лапы к черепам”, повернувшись кругом, направились к батальонам. Наш комбат, майор Каркищенко, был больше похож на саблезубую белку из мультика «Ледниковый период», но немного разжиревшую, но не дай вам Бог встретиться с ним в рукопашной. Майор подошел к строю и вызвал к себе командиров рот. Что-то им рассказал и распустил. Потом Нестеров вызвал к себе нас. Я подбежал и встал возле командиров взводов на свое место. Лапу к уху и доложил о своем прибытии.

– – Значит так, товарищи офицеры, – начал Нестеров, – мы через три часа должны выступить в направлении на второй кордон Мекензиевского лесничества. Оседлать высоту и держаться до упора, а упор, как вам известно, у нас раздвижной. Идти будем форсированным маршем, не зажигая огней и в радиомолчании. Люди должны быть в касках и бронежилетах. Дороги бомбятся американской авиацией. Никакого отставания, машины почти новые, только снятые с НЗ, то есть поломок не должно быть. Механики-водители вроде тоже не зеленые юнцы с учебки. Но если понадобится, – сами садитесь за штурвалы. Существует возможность встречного боя. Так что подготовьте людей и морально, и материально. У всех должно быть двухдневный паек и не менее двух боекомплектов боеприпасов на бээмпэ, а у личного состава не менее пяти гранат и тысячи патронов. Проверить перед выходом боеукладки. С поставками боеприпасов и еды сейчас на переднем крае туговато. Если нету, – подходите ко мне – пойдем на склад получать. Палатки не сворачивать, все оставить на своих местах. Всем запастись питьевой водой и пантоцидом. Проверить у каждого наличие перевязочных средств. Пока все. Если возникнут вопросы – то будем решать по ходу дела. И еще чтобы не было такого – моя хата с краю. То есть, вот мой взвод, мое хозяйство. Ни хрена, товарищи офицеры, сам погибай, а товарища выручай. Понятно? Довести до личного состава в части касаемой. Встать в строй!

И тут меня затрясло. Ведь на передний край идем! Подошел к своему взводу, скомандовал «Напра-а-а-во!» и передал все, что сказал командир роты.Через двадцать минут снова построил и провел осмотр. Все вроде нормально. Еще два часа ушло на устранение некоторых недостатков, батальонный и общебригадный строевые смотры.

Через полчаса подали команду «По машинам». Мои бойцы все уже сидели на броне. Быстро вскочил на бэшку и сел на башню. С ревом машина тронулась, и мои машины не спеша, втянулись в ротную колонну.

Шли на пределе – 70 км в час. Потому что ожидали налета авиации противника, а когда быстро передвигаешься не так то легко попасть. Шли в полном радиомолчании. Наконец-то мы выехали на Камышовское шоссе, по которому должны были выйти на Мекензиевы горы.

Хоть было и темно, но было видна на обочинах дорог обгоревшая разбитая техника, а кое- где еще она догорала. Впереди колонн шли танки с тралами. Это потому что меджлисские банды начали минировать дороги и иногда даже нападать. Как-то раз даже разгромили караван с «двухсотыми». Для незнающих объясняю, «груз 200» – это гроб с покойником. Все татарское население поголовно было выселено под видом эвакуации из Севастополя, а оставшиеся были на учете в органах Службы Безопасности Украины.