– Извиняй, но нам с тобой начальствовать придется, а потому как солнце ясную голову надобно иметь. Мы свое потом наверстаем.

Как только казаки покончили с трапезой, хорунжий обратился к своему лихому воинству:

– Конных, которые за нами второй день идут, приметили?

– Приметили, – ответил Федор.

– По всему видать, что это вражьи лазутчики. Емельян велел их захватить да выяснить, что за люди, чей приказ исполняют. Выступим, как только все улягутся, пойдем двумя ватагами. Справа от дороги ты пойдешь, – кивнул Иван Ордынцу, – а слева я. Днем они и там и там мелькали, так что поискать придется. Живыми никого не упускать, ну и пленника, хотя бы одного, а лучше нескольких надо захватить. Если татарва окажется – можете на месте их кончать, а коли шляхта попадется, то лучше к князю на допрос доставить. Пускай он сам дознание ведет, со всем усердием. Всем все понятно?

– Не сомневайся, исполним в лучшем виде, – заверил Ордынец.

– Тогда ступайте, можете вздремнуть с часок, ночь-то впереди бессонная, – распорядился Княжич.

Распустив отряд, Иван прилег возле догорающего костра и стал смотреть, как Ярославец готовится к своему первому бою. Когда тот начал заряжать старую, величиной с оглоблю пищаль, хорунжий, наслышанный о ее сомнительной пригодности к стрельбе, не сдержался. Вынув из седельной сумы запасные пистоли, он глянул на них с легким сожалением – как-никак, а память о набеге на боярский караван, о Ваньке Кольцо, и окрикнул Сашку:

– На-ко вот, возьми.

– А как же вы, Иван Андреевич? – попытался отказаться от столь щедрого подарка Ярославец.

– Бери, не сомневайся. У меня, чай, не четыре, а только две руки, – положив ладони на заткнутые за пояс кремневые пистолеты, успокоил его Княжич и начальственно распорядился. – А оглоблю эту здесь оставь. Схватка ближней будет, пищаль не пригодится, разве как дубиной ей махать.

Руководило Ванькой чувство справедливости. Показавшийся ему вначале вовсе пустяковым ночной поиск вражеских лазутчиков после здравых размышлений представился уже в совсем ином свете. Это на словах сказать легко, к утру, мол, пленников доставлю, а ты сперва попробуй, отыщи кого-нибудь в непроглядной темени ночной. Для двух столь малочисленных отрядов, разделивших степь бескрайнюю напополам, уже почти невыполнимая задача. Ну а ежели повезет найти врага – это только начало всего дела. Вряд ли кто пошлет лазутчиками глупых неуков, наверняка народец боевой и, несомненно, опытный за полком догляд ведет, да и сколько супостатов, одному лишь богу известно. Днем Иван их насчитал с десяток, однако вражеских ватаг может быть несколько, скорей всего, даже так. А главное, что они за люди, коли татарва – еще куда ни шло, но если рыцари шляхетские… Легкий холодок – верный признак приближения большой опасности, пробежал по Ванькиной спине. Так что в первый свой, по всем приметам жестокий бой, Ярославец должен пойти во всеоружии.

На какой-то миг хорунжий было порешил не брать с собою Сашку, предлог найти нетрудно, но тут же передумал. Это было б тоже не по совести. Ярославец сам избрал рисковый воинский путь, так зачем ему препятствовать. Щенков, бросая в воду, плавать учат, а людей сражения бойцами делают, другого способа просто не дано.

Вспомнив эту жестокую истину, Княжич отстегнул от пояса свою с золоченой рукоятью саблю.

– И клинок твой ржавый выкинь, хватит им народ потешать, возьми вот мой, а я Герасимов булат испытаю, нечего ему во вьюке зря пылиться.

Но от этого подарка Сашка отказался наотрез:

– Нет, Иван Андреевич. Сабля – это наша честь, ее каждый должен свою иметь, – и, смело глянув в Ванькины глаза небесно-чистым взором, смущенно, но уверенно добавил: – Я ведь все-таки не нищий, а казак.

– Ну что же, гордым быть никому не заказано. Настоящие бойцы такими только и бывают, – усмехнулся Княжич. Ярославцева строптивость его нисколько не обидела.

Сашка тоже был безмерно рад, что хорунжий правильно все понял.

Однако, обратно саблю Иван пристегивать не стал, сочтя сие дурной приметой. Он сунул ее в седельный вьюк, а взамен вынул с виду неказистый булат и колчан со стрелами.

29

На поиски врагов бойцы знаменной полусотни выступили в полночь. Провожаемые недоуменными взглядами выставленных в ночной дозор станичников, они проехали назад саженей триста и остановились.

– Ну что, браты, пора делиться, далее расходятся наши пути, – скомандовал хорунжий.

Прощаясь с Федором, он крепко пожал ему руку. Ордынцева ладонь показалась ему необычайно, почти мертвецки холодной, хотя весь вид отчаянного казака излучал безудержную лихость. По-своему истолковав пристальный взгляд начальника, Федька заявил:

– Не сомневайся, Ванька, отыщем нехристей, я их сердцем уже чую.

– Ты, Федор, будь поосторожней, больше не на лихость, а на смекалку налегай. Это на словах все просто, но, судя по всему, с шибко ушлыми людишками нам схлестнуться предстоит. Смотри, в засаду не угоди.

– Да понимаю, чай, не маленький, – Ордынец сразу сделался серьезным, напускное веселье слетело с его лица.

– Прощай, Иван, – не дожидаясь ответа, Федька двинулся со своими казаками навстречу неизвестности.

Первая половина ночи не принесла удачи. Обшарив все окрестности версты на три назад от казачьего стана, и, пройдя примерно столько же вглубь степи, Ивану с его воинами не удалось обнаружить даже каких-либо следов вражеских лазутчиков. Время шло, и безуспешность поисков начала всерьез тревожить хорунжего. Еще часок-другой и на землю опустится туман, в белесой мокрой пелене которого станет вовсе невозможно кого-то найти, тогда дай бог своих людей не растерять. Более всего Княжич злился на самого себя – надо было давеча перед старшинами куражиться да пустые обещания давать.