В этот раз вечер проходил в зале приемов бывшего здания Прусской императорской почты. В обычное время здесь размещается Родео-клуб, шикарное заведение немногочисленной золотой молодежи Берлина. Декорированный черно-белыми эротическими клише, на которых изображены дамы с алебастровой кожей в жемчужных ожерельях, с бедрами, достигающими размеров XXL, Родео-клуб оказался именно сказочным местом, которое дало возможность совершить путешествие во времени, предложенное вечеринками Boh^eme sauvage. В первую минуту вы не понимаете, что с вами происходит, потому что вы перенеслись на век назад. Все совпадает с атмосферой тех лет, даже ароматы, витающие в воздухе: натертого воском паркета, сигарет без фильтра, набитых темно-коричневым табаком, сахара, подожженного над стаканом абсента.

Я нашла Дорте в маленьком уютном салоне, отделенном от «кинематографического» зала, где демонстрировали немые фильмы Г. В. Пабста и Фрица Ланга. Дорте оказалась единственным более или менее нормальным человеком, которого я сегодня встретила во второй половине дня в салоне Юты. Она не травести, не актриса порнофильмов – у нее обычная работа в одном из коммерческих заведений. В этот вечер она вместе с одиннадцатью подругами взяла приступом танцевальный зал в надежде «погрузиться в новый мир и познакомиться с людьми, которые, как и я, немало потрудились, чтобы пережить уникальные моменты». Ее постигло разочарование? Нисколько! «Я даже и не подозревала, что столько людей в этом городе умеют танцевать чарльстон. На танцполе даже не было места. Все заполнено до отказа!» Было очень жарко, Дорте размахивала веером, а ее угольно-черные ресницы с еще большей скоростью опускались и поднимались. Напротив нее удалой авиатор, затянутый в кожу, в очках, гордо сдвинутых на лоб, казалось, решился наконец ее покорить. Я оставила их одних и отправилась восвояси. Сегодня я вытянула счастливый билет, у которого, надеюсь, еще будет продолжение.

Марлен Дитрих – это наша Арлетти. [4] Она покоится на кладбище Шёнеберга, [5] и, честное слово, ее нечасто навещают. Но, вооружившись сарказмом, ее соплеменницы лихо вышагивают по разбитым мостовым ее родного города, города-дома.

С сарказмом, набившим оскомину, демонстрируют, что энтузиазм и восторг они оставляют туристам с их возгласами радости, и уже ничто не может потрясти воображение настоящей берлинки. Взъерошив перышки, настоящая берлинка насмехается над теми, кого захлестывают эмоции, и особенно достается в этом смысле жительницам западной части города, которые формируют образ нового Берлина. Потому что, по словам Юты, ничто не может сравниться с той знаменитой ночью 9 ноября 1989 года – вот это и было wahnsiiin, то есть настоящее безумие!

Медсестра в роддоме заявляет роженице, с трогательной нежностью смотрящей на своего младенца: «Ну, разумеется, это нормально, что вы находите его красавчиком, ведь это же ваш ребенок. Каждой мамочке свойственно преувеличивать!» Женщина – шофер такси – обращается к пассажирке: «Вы сейчас выходите или дальше? Мне-то все равно, ведь вам же платить». Женщина-полицейский спрашивает даму за рулем при составлении протокола: «Ваша дата рождения. Что вы на меня так смотрите? Уж не думаете ли вы, что я собираюсь прислать вам поздравительную открытку?»

«А не пора ли вам домой?» – спрашивает Эллен Аллиен в своем последнем альбоме Dust, вышедшем в мае 2010 года. Минималистское название ее альбома, навеянного 35-часовым праздником, проходившем в клубе Bar 25 (закрытом сразу же после его проведения), создает ощущение, будто слышишь, как перекатываются стальные шары в стеклянной трубе. Ночь и день, день и ночь люди танцевали, пили и опять танцевали. И регулярно в группках друзей кто-нибудь говорил: «А не пора ли вернуться домой?» Самая известная в Берлине женщина-диджей (ее первые альбомы назывались Stadtkind, «Берлиночка») – ярчайшее воплощение духа Берлина. Кажется, здесь вообще не ложатся спать! С четверга до утра понедельника. Берлин – это мировая столица праздников. В соответствии со статистическими данными аэропорта Шёнефельд флагмана дисконтных авиакомпаний, около десяти тысяч туристов прибывают на уик-энд в надежде повеселиться на всю катушку в клубах этого города. Берлинские ночи стали своего рода достопримечательностью, наподобие Бранденбургских ворот или купола Рейхстага, где есть на что посмотреть и где следует непременно побывать. И разумеется, берлинские ночи привлекают не только туристов – горожане являются непременными участниками этих ночей. И так было и будет всегда. Они танцуют под музыку «электро», заряжающую их энергией. И даже бывший министр обороны Карл-Теодор цу Гуттенберг, знаток искусства, примерный католик, идеальный зять и вообще само совершенство, познакомился со своей женой на празднике техно-музыки.

Сидя в неприлично расслабленной позе на стуле из желтого пластика, приобретенном, разумеется, на одном из блошиных рынков в Мауэр-парке или Трептове, Эллен Аллиен принимает меня, как какая-нибудь дива, в офисе компании основанного ею лейбла BPitch Control. Звезда, как и полагается, появилась с опозданием. Непричесанная, без макияжа, казалось, весь ее облик говорил: «Я только что встала, и оставьте меня в покое с вашими глупыми вопросами». Не слишком любезно с ее стороны, особенно в начале нашей беседы. И это ощущение усиливалось жутким давлением, которое оказывала на меня ее пресс-атташе. Но что бы там ни говорили, Эллен Аллиен – звезда. Вот уже на протяжении пятнадцати лет она царит над берлинскими ночами. Диджей, начавшая свою карьеру с постоянных выступлений в техно-клубе Tresor. Глава компании, основатель линии модной одежды… Глядя на нее, высокую брюнетку, безуспешно пытающуюся закрутить в пучок спадающую на шею плохо заплетенную косу, сразу же понимаешь, что это сильная женщина. Своими длинными и гибкими мускулами она напоминает львицу на охоте. Да, есть в ней что-то от дикого и опасного животного, и этот образ как нельзя лучше сочетается с именем Диджейн, которое здесь дают женщинам-профессионалкам, стоящим за пультом. В джунглях ночей, где господствуют мужчины с повадками Тарзана, нужно быть именно Джейн, [6] чтобы держать удар. Ей охотно прощаешь простонародные манеры, когда Эллен по-кошачьи вкрадчиво жульничает с датой своего рождения («Когда же это я родилась? В семьдесят седьмом, что ли? Да, в семьдесят седьмом!» – хотя всем известно, что ей уже под сорок) и заметает следы относительно своей сексуальной ориентации. В ее семье три поколения берлинок, три поколения свободных и гордых птиц, поэтому не следует удивляться, что она не так-то легко дается в руки. Эллен – это ее настоящее имя, а Аллиен (два «л», разумеется) воплощает ее ночную идентичность, идентичность великих божеств темных и холодных клубов Берлина периода после падения Стены. Не левом предплечье с внутренней стороны отвратительное чудовище внеземного происхождения тянет свои щупальца, у нее также три голубых пятна за левым ухом, две китайских идеограммы на правом запястье, и, кто бы сомневался, есть и другие татуировки. Но в этот день черные легинсы, бесформенная футболка и поношенные кроссовки скрывают ее худенькое тело.

А потом… потом мы начинаем говорить о Берлине, его музыке, энергии его жителей (которую она называет «вкладом в развитие города»), его истории. И вдруг Эллен теряет всю свою сдержанность, ее даже охватывает энтузиазм. Три стакана воды Vittel, и вот она наконец просыпается и, посвежевшая, обретает красноречие. В ней совсем не чувствуется пресыщенности жизнью, и она не относится к тем уроженкам Берлина, которые жалуются на обилие туристов и джентрификацию [7] центра. «Для меня это здорово! Ведь я живу туристами. Был период, когда клубы были почти пустыми, потому что берлинцы устали от техно. А потом Берлин вдруг стал модным. И именно туристы спасли этот город! Он стал таким притягательным. И я в восторге от того, что сюда приезжают люди. Ведь у города довольно невеселая история». Чувствуется, как под футболкой бьется ее сердце, сердце патриотки. И своим патриотизмом она обязана именно Берлину.

Эллен часто говорит, что этот город ее сформировал, потому что сразу же после падения Стены она была одной из первых, кто принялся осваивать старую Восточную часть, она проникала в самые невероятные места, бродила по заброшенным заводам, где так здорово звучало детройтское техно. Не сожалеет ли она об этом периоде, об этом золотом веке пионеров? Часто говорят, что раньше было больше свободы, сумасшествия, первобытности. «Люди просто стали старше, вот и все. Будучи молодыми, они совершали безумства… А потом, в то время нам все было внове. Сегодня во всем больше порядка и структурированности, но это не означает, что нам досталась в удел только упорядоченность. Наоборот. Я считаю, что сейчас мы переживаем лучший период. И раз уж люди приезжают к нам и привносят с собой энергию, мне, в общем-то, безразлично, приехали ли они из Штутгарта, Стамбула, Ирака или США, и безразлично, сколько времени они проведут здесь. Если бы они приезжали исключительно с целью оставить здесь свои деньги, город скоро стал бы скучным. Но это не тот случай. В городе все дешево, и он привлекает людей, которые хотят покорить его, набраться новых впечатлений».