– Может, все-таки со мной пойдешь, а ну их, этих баб, – сказал Кольцо, положив ладонь на кучерявый затылок Ивана.

– Поживем – увидим, – отрешенно, как давеча Елене, ответил ему Княжич, после чего обратился к Ермаку: – Ждите здесь, я сперва один выйду, как кликну эй, купчишки, выходи, сразу же ступайте на крыльцо.

– А не выдаст нас сей молодец, – спросил Ермак, кивая есаулу вслед.

– Не выдаст, – уверенно ответил Кольцо и, малость помолчав, проникновенно вымолвил: – А коли выдаст, я даже пальцем не шелохну, как баран пойду на заклание. Ежели уж Ванька сделался Иудой, значит, этот мир перевернулся, тогда не только покорять Сибирь, но и жить не стоит.

Выйдя на крыльцо, Княжич посмотрел по сторонам. Стрельцы по-прежнему стерегли избу, а казаки, не слезая с седел, стояли на обочине дороги.

– Эти маху не дадут, сразу же поймут, что к чему, – подумал он, окинув взглядом лихих бойцов знаменной полусотни.

– Максимка бы не оплошал по молодости, – промелькнула было у него опасливая мысль, однако, увидав, с какою ненавистью Бешененок взирает на стрельцов, есаул понял – и за этого не стоит опасаться. Оставался один лишь Новосильцев, но на Еленкиного мужа Иван старался даже не смотреть. Будь что будет.

В это время от уже показавшегося вдалеке стрелецкого полка отделился одинокий всадник. Барятинский, заметив, что казаки остановились, самолично вознамерился узнать, в чем дело.

– Несет тебя нелегкая, – ругнулся Ванька. – А может, так оно и лучше, все разом решится.

Не успел Иван сойти с крыльца, как Бегич бросился ему навстречу.

– Ну что, сдаются супостаты?

– А куда же им деваться, сволочам, – недобро усмехнулся Княжич и, секанув стрелецкого сотника плетью поперек лица, голосом, наполненным начальственной спесью, заорал: – Ты выслуживайся, гад, но меру знай. Кого вместо разбойников подсунуть норовишь. купчишку да мужика сопатого? Государя, сучий потрох, хочешь обмануть? Ни за что ни про что награду получить вознамерился?

– Что опять не поделили? – спросил подъехавший Барятинский. Он знал, что у Княжича с Бегичем идет вражда еще со времен войны, и они просто ненавидят друг друга.

– Да вот, любимец твой от зависти совсем ополоумел. Государя обмануть готов ради того, чтоб место твое заполучить.

– Врет он, врет, варнак проклятый, своих дружков разбойников выгораживает, – брызгая кровавою слюной и размахивая грамотой, завопил Евлашка.

– Не слушай, князь, ты эту сволочь, сам взгляни, что за приметы в грамоте прописаны да сравни, – невозмутимо предложил Иван. Барятинский, вырвав свиток из сотниковых рук, принялся за чтение, а есаул задорно выкрикнул:

– Эй, купчишки, выходи на расправу!

Дверь тут же распахнулась и на крылечко вышли Ермак с Кольцо, который наилучшим образом исполнил приказание побратима. Разбойный атаман переобулся в лапти и снял не только кафтан, но и штаны. На нем осталась лишь холщовая рубаха да исподники, перемазанные сажей из печи. Чтоб изобразить испуг, Ванька-старший выпучил глаза, разинул рот и даже слюни распустил по бороде.

– Знатных Бегич разбойников словил, сразу видно, что отпетые душегубы, особенно вон тот, с соплями, – засмеялся есаул, а за ним все остальные казаки. Они не понаслышке знали Кольцо, и столь плачевный вид лихого атамана вызвал у станичников неудержимый хохот.

– Но ведь приметы кой-какие сходятся, – робко возразил Барятинский, подавая Княжичу грамоту.

– Да читал я, князь, сию цидулу 12 , – отстраняя свиток, заявил Иван и принялся вещать по памяти: – Вор Ивашка Кольцо – росту выше среднего, в плечах широк, горбонос, глаза карие, волосами черен и немного кучеряв. По таким приметам, князь, твоего сотника надо сразу же вязать да тащить в приказ разбойный.

Возразить на это было нечего, но тем не менее дотошный воевода спросил у Ермака:

– Кто таков, какого роду-племени?

Тот, придав лицу, выражение смиреной гордости, с достоинством ответил:

– Я, Строганов Матвей, торговый человек. В столицу еду на поклон царю, хочу просить защиты от татар сибирских.

Услыхав известную на всю державу купецкую фамилию, Барятинский почти поверил, но для порядка обратился к Кольцо:

– А ты чей будешь?

– Ась? – дурашливо переспросил разбойный атаман и, встретив грозный взгляд стрелецкого начальника, жалобно заныл: – Я, боярин, здесь вовсе ни при чем. Купец меня с толку сбил. Покажи, говорит, дорогу на Москву, а за это лошадь да огромные деньжищи посулил, целых две копейки.

В доказательство своей невиновности Ванька-старший разжал черный, словно у арапа кулак, он нарочно перемазал руки сажей, чтобы скрыть следы перстней, и на ладони заблестели две серебряных монетки. Одну Кольцо засунул за щеку, а другую, горестно вздохнув, протянул Барятинскому.

– Может быть, в деньгах нужду имеешь, так возьми, я не в обиде, сам господь велел делиться.

Лихой разбойник не сумел отказать себе в удовольствии поиздеваться над слугой царевым даже в столь неподходящий час.