– Тридцать три, – уточнил я. – На вид ей столько не дашь, это правда. Потому что она счастливая девушка, а счастье сохраняет людям молодость. Зато ты счастливой никак не выглядишь.

– Скажи, она моется? Хоть изредка? – вскинулась скверная девчонка. – Или к старости тебя потянуло на грязь?

– Я кое-чему научился у господина Фукуды, – ответил я. – Например, тому, что в постели всякое свинство имеет свою прелесть.

– Если желаешь знать, то сейчас, в эту вот секунду, я ненавижу тебя всеми фибрами своей души и даже хочу, чтобы ты умер, – выговорила она глухим голосом, не сводя с меня глаз и ни разу не моргнув.

– Тот, кто плохо тебя знает, сказал бы, что ты ревнуешь.

– Если угодно, да, я ревную. Но главное, главное – ты меня разочаровал.

Я взял ее за руку и заставил немного пригнуться ко мне, чтобы моих слов не услышал юнец с татуировками.

– Что означает весь этот цирк? Что ты здесь делаешь?

Прежде чем ответить, она вонзила ногти мне в руку. И тоже понизила голос:

– Ты не представляешь, как я жалею, что столько времени разыскивала тебя. Но теперь хотя бы знаю, что эта хиппи устроит тебе веселенькую жизнь, украсит тебя рогами, а потом бросит, как ненужную тряпку. И ты не представляешь, до чего я этому рада.

– А я тебе на это отвечу: у меня в таких делах богатый опыт – успел пройти хорошую школу. По части рогов и бросаний… Знаю все, что надо, и даже больше.

Я отпустил ее руку, но она тотчас сама вцепилась в мою.

– Я ведь поклялась себе, что словом не обмолвлюсь про твою хиппи, – проговорила она уже мягче, при этом смягчилось и выражение ее лица. – Но, увидев тебя, просто не могла сдержаться. Так и хочется расцарапать тебе физиономию. А теперь прояви галантность и закажи мне чашку чая.

Я подозвал официантку-андалузку и попытался высвободить свою руку из рук скверной девчонки, но та вцепилась железной хваткой.

– Признайся, ты и вправду любишь эту поганую хиппи? – спросила она. – Сильнее, чем когда-то любил меня?

– Знаешь, сейчас я вообще не уверен, что когда-нибудь любил тебя, – сказал я резко. – Ты для меня была тем же, чем для тебя Фукуда, – болезнью. А теперь я излечился – не без помощи Марчеллы.

Она молча смотрела на меня, так и не отпустив моей руки, потом ехидно улыбнулась – в первый раз – и сказала:

– Если бы ты не любил меня, не побледнел бы сейчас так и голос не дрожал бы. Надеюсь, ты не распустишь нюни, Рикардито? Ведь ты всегда был плаксой, если мне не изменяет память.

– Обещаю слез не лить и не рыдать. У тебя есть отвратительная привычка: нагрянуть внезапно, как кошмарный сон, когда этого меньше всего ждешь. И я ни капли не рад твоему появлению. По правде сказать, вообще не ожидал когда-нибудь снова тебя увидеть. Что тебе от меня понадобилось? Что ты делаешь тут, в Мадриде?

Когда принесли чай, я смог получше разглядеть ее, пока она бросала в чашку кусок сахара, размешивала и с брезгливой гримасой осматривала ложку, блюдце и чашку. На ней были белая юбка и белые босоножки, открывающие маленькие ступни с покрытыми бесцветным лаком ногтями. Ноги от колен и ниже опять стали похожи на две бамбуковых палки. Может, снова болеет? Такой худой я видел ее только в клинике в Пти-Кламаре. Волосы она зачесала назад, разделив на прямой пробор, и закрепила заколками над ушами, а уши, кстати, оставались такими же прелестными, как и прежде. Мне подумалось, что, если смыть краску, которой волосы обязаны своей чернотой, они наверняка окажутся серыми или даже белыми, как мои.

– Здесь все выглядит грязным, – сказала она внезапно и огляделась по сторонам с подчеркнутым неудовольствием на лице. – Люди, само кафе, повсюду паутина и пыль. Даже ты выглядишь грязным.

– Сегодня утром я принял душ и вымылся с мылом с ног до головы, уж поверь на слово.

– Но одет ты как попрошайка с паперти, – заметила она, снова вцепившись в мою руку.

– Зато ты – как королева, – откликнулся я. – Не боишься, что на тебя нападут грабители и обчистят – особенно в таком сомнительном месте, как это?

– На данном этапе моей жизни ради тебя я готова подвергаться любой опасности, – усмехнулась она. – Кроме того, ты ведь джентльмен и будешь защищать меня до последней капли крови. Так ведь? Или, связавшись со всякими хиппи, ты уже перестал быть кабальеро из Мирафлореса?

Недавний гнев вроде бы прошел, и теперь, с силой сжимая мою руку, она смеялась. Глаза сохранили лишь отдаленный намек на прежний цвет темного меда, и только отблеск былого огня освещал теперь исхудалое и постаревшее лицо.