Шрифт:
— Давай лучше почитаю Пушкина.— И, чуть торопясь, неумело прочла:
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом...
Николай слушал с улыбкой: темень, глушь, дорога через лес и вдруг — Пушкин! Чудеса!
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей...
Катя засмеялась:
— Почти как у нас на полигоне. Да?
— Ага. Только дуба нет. Я — вместо дуба. Похож?
— Нет, ты не дуб...
— Смотря как понимать, да?
— Ой, я не то хотела сказать,— смутилась Катя.— Конечно, не дуб — ясень.
— Ох ты! А где, интересно, ты видела ясень? У нас они не растут.
— Ну, во-первых, проходили по природоведению, а во-вторых, в кино. Хорошо помню. Большое такое дерево, хорошее дерево, доброе. Ясное.
— Короче, все равно — дерево. Да, Катя?
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Катя прикрылась книжкой и даже закашлялась от смеха.
Они въехали на поляну, остановились. Николай выключил сначала фары, потом, чуть помедлив, подфарники и внутреннее освещение. Глаза привыкли, и стали различимы контуры часовенки с ажурной башенкой, черная глыба сарая, полог, провисший между направляющими. Небо над лесом было затянуто тучами, как бы самым краем, и там посверкивало, а над болотом сияли звезды — ни облачка, ни тумана.
— Среди болот и нет тумана — не странно ли? — сказал Николай.
— Туман? — переспросила Катя задумчиво.— Тумана нет. Болото дышит. Вдох — выдох, как мы. Днем — вдох, вечером — выдох, ночью — вдох, утром — выдох,.
— Значит, сейчас оно всасывает воздух? — уточнил Николай.
— Фу»— поморщилась Катя,— слово-то какое. Дышит!
Они вышли из машины. Вся округа, казалось, была начинена невидимыми маленькими трещоточниками — каждый крутил свою, трещал на свой манер, квиликал, чичикал, тирликал, посвистывал, поскрипывал, тер щеточкой по струнам, колотил по барабану. Болото жило, пело, радовалось прозрачности воздуха, ночной свежести, запахам трав, леса — самой жизни.
— Забавно? — спросила Катя.
— Что? — не понял Николай.
— Ночь, болото — и совсем не страшно. Да? — поеживаясь, как-то неуверенно сказала Катя.
— Страшно? Какие могут быть страхи? Вот сейчас как раскочегарим «самовар», вся нечисть разбежится.
Николай хотел было идти к часовенке, как вдруг невдалеке раздался громкий вскрик — то ли испуганной птицы, то ли зайца. Катя схватила Николая за руку, прижалась к нему.
— Что ЭТО?
— Леший, кто же еще. Легок на помине.
— Ой, не надо, боюсь!
Катя качнулась, робко отодвинулась. Они стояли совсем рядом, прислушиваясь к ночным звукам, к дыханию друг друга, как бы застигнутые врасплох этим случайным полуобъятием и не знающие, что же им делать дальше. Николай осторожно притянул ее к себе, и Катя порывисто обхватила его за шею. Ее щека касалась его щеки, полураскрытый, жарко дышащий рот был рядом. Николай крепко обнял ее, поцеловал в губы — Катя вырвалась, всхлипнув, опустилась на землю, закрыла лицо руками. Он присел на корточки, отвел ее руки, заглянул в лицо. Катя плакала.
— Ты что? — поразился он.— Катя!
Она резко встала, побрела в темноту. Он пошел было за ней, но передумал.
— Катя, кончай! Тут и так сыро.
Черная Катина фигура подплыла к часовне и как бы растворилась в ней, слилась с черным дверным проемом. Николай вытер ладонью пылающее лицо. Мысли спутались, сердце гнало кровь, он оцепенело ждал, когда все это пройдет...
Беззвучные вспышки молний легким крылом обмахивали округу, высветляя на миг часовню, машину, корявые рябины. Трещоточники все с тем же ликованием взывали к себе подобным своею жаждущей плотью, стараясь перекричать собратьев по болоту. Но теперь Николай различил еще один звук — ровное гудение, словно стекающее откуда-то с высоты. В первый момент оно его озадачило: что бы это могло быть? Но тотчас же догадался — трансформатор! Значит, напряжение есть, можно работать!
— Алле! Кто здесь лаборантка? Ау! Лаборантка! Где ты? — прокричал он, сложив руки рупором.
Катя не откликалась. Он вошел в часовню. Катя стояла у оконца, лицо ее было мокро от слез.
— Катюша, что с тобой? — спросил он, вдруг испытывая к ней щемящую жалость.
Она мотнула головой, еще больше ссутулилась, кулачком вытерла нос.
— Из-за меня плачешь? — неловко спросил он.— Я обидел?
— Не...— пробормотала она.
— А кто?
— Так... Из-за мамы...
— Из-за мамы?! Чудачка ты, Катя, мама встретила человека, наверное, счастлива, зачем же из-за нее плакать?