— А ты сегодня Лентулова подготовь. Там масло, ты пыль влажной тряпочкой сотри, подсолнечным протри и опять насухо вытри, — Мосин подошел к окну кафе, глянул в щель между неплотно задвинутыми гардинами, сообщил — Юрий Карлович с Веней кукуют. Обрадовать, что ли, советскую литературу?

— Валяй. Подкорми классиков с доходов праведных.

— Компанию не составишь?

— Мне, Миня, пьянствовать в общественных местах не положено. Особенно с тобой.

— Грубишь, хамишь, а зачем?! Будь здоров тогда, — и Миня небрежно кивнул Казаряну. Наказав Казаряна за милицейскую грубость, тут же добавил, ибо не забывал ничего и никогда — Завтра в девять часов утра я жду тебя у метро «Дворец Советов».

Ларионов заканчивал доклад о проделанной работе по делу о палагинской краже.

— Кое-что о Леониде Михайловиче Берникове я подсобрал, — Ларионов сверился с бумажкой. — Л. М. Берников, 1896 года рождения, образование незаконченное среднее, с 1933 года постоянно работает в системе промкооперации, в основном в должности председателя различных артелей. К судебной ответственности не привлекался, однако в знаменитом текстильном деле сорокового года фигурировал как свидетель. В настоящее время заведует производством артели «Знамя революции», изготовляющей мягкую игрушку.

— Похоже, Сережа, похоже, — оценил ларионовскую работу Смирнов. — Я понимаю, у тебя времени не было, но все-таки… В УБХСС на него ничего нет?

— Я по утрянке к Грошеву успел заглянуть. Говорит, что единственное у него — подозрения.

— Что делать будем?

— Романа подождем и решим.

— А где он запропал? — вдруг высказал начальственное неудовольствие Смирнов.

— Звонил в девять, сказал, что к одиннадцати будет. У него там что-то по наводке наклевывается.

И действительно наклевывалось: оперуполномоченный Роман Казарян вошел в кабинет Смирнова вольно-разболтанной походочкой, оглядел присутствующих, небрежно поздоровался:

— Привет! Трудитесь? Ну-ну! — и кинул себя на стул.

— Здравствуйте, гражданин Ухудшанский! — ответствовал его начальник Смирнов.

Казарян поморгал-поморгал, понял, посмеялся сдержанно, отреагировал.

— Точно подмечено. Исправлюсь, товарищ майор! Так что же у вас новенького? — Но надоело играть, и он торжественно сообщил — Пока вы тут в бумажки играете, бюрократы, я, по-моему, кончик ухватил.

— И я кончик ухватил, — скромно, но с достоинством сообщил Ларионов, а Смирнов загадал им детскую загадку:

— Два конца, два кольца, посредине — гвоздик. Что это такое, друзья мои?

— Дело о краже в квартире гражданина Палагина, — отгадал Казарян.

— Правильно, — подтвердил Смирнов. — Давай о деле поговорим. Начинай.

— Сегодня утром Миня Мосин рекомендовал меня, как заказчика, персональному краснодеревщику Палагину Петру Федосеевичу. Я сказал, что мне необходимы стенды-шкафы для коллекции миниатюр XIX века, камей и медальонов. Зная о прекрасной домашней коллекции Палагина, хотел бы иметь нечто подобное. И подсунул ему планчик квартиры, будто бы моей, а на самом деле вариацию на темы палагинских апартаментов. Обрадованный маэстро по этому плану воспроизвел расположение стендов по-палагински, отметив центральную, более ценную часть экспозиции, как его, мастера, профессиональное достижение.

Тотчас предъявив удостоверение, коллекционер превратился в милиционера и попросил ответить Петра Федосеевича на вопрос, не приходил ли к нему кто-нибудь с подобным предложением.

Оказывается, с полгода назад с подобным предложением обращался один гражданин. Петр Федосеевич даже примерный эскиз набросал по его заказу, но больше человечек не являлся…

— Стоп, — прервал его Смирнов. — Человечек — это есть фигура твоего красноречия?

— Отнюдь. Это единственная характеристика, которую мог дать Петр Федосеевич.

— Два конца, два кольца, а посередке — гвоздик. Сережа, как ты считаешь? — спросил Смирнов.

— Похоже, Саня, — ответил ему Ларионов.

— Может, объясните, о чем вы? — обиделся за свое неведение Казарян.

— Сережа вышел на деятеля промысловой кооперации Леонида Михайловича Берникова, у которого в последнее время прорезался интерес к заезжим домушникам. А при Берникове вьется некто, характеристика которого и с сережиной стороны ограничивается одним-единственным словом — «человечек».

— Горячо! Ой, как горячо!!! — заорал Казарян.

— Пока что лишь тепло, Рома, — осадил его Смирнов. — Ну да, у нас есть серьезнейшие основания подозревать гражданина Берникова Леонида Михайловича в желании вложить свой капитал, тайный капитал, не совсем законным образом в ценности на все времена. А дальше что? Дальше ничего. Пока коллекция не будет обнаружена и так, чтобы мы могли доказать, что она — в берниковском владении, он чист перед законом.

— Да понимаю я все это, Саня! — Казарян уже не сидел барином, а бегал по кабинету. — Главное — лошадь — в наличии, а телегу мы ей быстренько приделаем!