Когда понятые и ошарашенный представитель иванцовского семейства ушли, Николаев задумчиво проговорил, отведя Виртанен к окну:

— Два варианта, Любочка. Иванцов жив, и Надежда, забрав, так сказать, банк, рванула к нему. Тогда мы ее не скоро найдем. Или… Или она уехала к дядьке, больше ей деваться некуда. Она забыла, что я знаю всю ее родню. Еще тогда я думал, что Иванцов жив. Очень хотел найти или его самого, или его след… Я очень хотел помочь уже тогда… Но как же я ошибся в Надежде!..

— Едем сейчас же, это далеко?

— Двести пятьдесят километров. Но не суетись, Любаша… Сейчас нельзя суетиться. Нужно поехать в центр и нам с тобой появиться на людях с самым беззаботным видом.

— Почему? — ее глаза расширились от изумления. — Пока мы будем изображать беззаботность…

— В Турцию Иванцова не уйдет, — улыбнулся Николаев. — Прокурорские закончат это дело без нас. Я скажу им, пусть ищут Иванцову по знакомым в городе, пусть свяжутся с родней ее мужа в Азове. Может быть, она у подруг по карандашной фабрике, где давно работает. А может быть, где-то рядом, у соседей.

— Но где деньги?

— Конечно, в любом случае, где бы она ни была, при ней! Такие люди считают самым удобным местом хранения не Сбербанк, а чулок или, извини, бюстгальтер.

Он подошел к помощнику прокурора, быстро переговорил с ним и, вернувшись к Виртанен, сказал:

— В поселок Рыбачий мы отправимся в ночь. Они будут там к полудню, — он кивнул на прокурорских работников, — конечно, если не обнаружат Иванцову в Инске или в Азове. Распоряжение о ее задержании уже имеется, он мне сказал об этом. Нам с тобой тут больше делать нечего.

— Откуда ты знал, где искать тайник?

— Не знал. Ты подсказала. А кроме того, посмотри, как настилается дощатый пол. Даже из-под краски видны шляпки гвоздей. На этих досках никаких следов работы с молотком я не увидел. Только и всего. Люба, оставь свою подозрительность. Убийц ты почти нашла. Что еще…

Она перебила его:

— Еще мне нужно найти человека в вашем УВД, который покрывал убийц, фальсифицируя следствие, мешая мне… — горячо заговорила Виртанен.

— Тише, тише… — настороженно остановил ее Николаев и добавил шепотом, — такого человека в УВД нет.

— Есть! Должен быть!

Николаев только усмехнулся. Ну что, отдать ей Разинскую? Рассказать про мандаринчики? Объяснить, как решили из дурака Шевченко сделать козла отпущения? Он сначала должен помочь ей завершить дело. И вдруг Николаев подумал, что если убийство Иванцова связано только с его причастностью к банде торговцев наркотиками, то Виртанен не станет заниматься «Цитрусовым» и цитрусами. Она будет анализировать путь наркотиков, а не мандаринов. И тогда лично его следствие не коснется.

«Спасительная мысль, — заключил про себя Николаев, — и исключительно подонистая. Понятно, рождена любимой страусиной позой, в которой жил, не замечая, как неудобно держать голову под мышкой… Но все же сейчас я промолчу. Так страшно потерять Любашу».

— О чем ты так тревожно думаешь, Феликс? — спросила его Люба.

Он не ответил, пошел к двери. Она неуверенно оглянулась на работников прокуратуры и пошла за Николаевым.

— Мы весь Инск, все УВД на ноги поднимем, а Иванцову найдем, — успокоительно заверил Виртанен помощник прокурора. — Отдыхайте спокойно, Любовь Карловна. Это же надо, милицейской машине шины проколоть!..

«Быстро, однако, здесь разносятся новости», — подумала Люба.

Николаев уже сидел в своих «Жигулях».

— Сейчас мы едем в ресторан, — сказал он, улыбаясь.

— Сумасшедший! — сказала Виртанен, устраиваясь на заднем сиденье.

— Кое-кому надо пыль в глаза пустить.

— Кому? О ком ты все время говоришь? Ты уже заявил, что и раньше хотел кому-то помочь… Что в УВД…

— На УВД жизнь не кончается, дорогая моя. Твои ощущения, мои догадки — их к делу не пришьешь. Вот возьмут Иванцову… Или ты хочешь, чтобы тебе опять помешали?

— Ладно, что с тобой, сильным мужчиной, может сделать слабая женщина?! В ресторан, так в ресторан, — нехотя примирилась Люба. — Но мне нужно переодеться. Не могу же я появиться среди вашего бомонда в форменном платье с погонами?

…В гостиничный номер они зашли вместе. Люба, торопясь, распахнула шкаф и отпрянула, пораженная.

— Феликс, — протянула она горько и растерянно, — Феликс, у меня порезали всю одежду… — Она взяла в руки вешалку, с которой свисали разноцветные лоскутья. — Даже мундир…