Несмотря на огромное состояние отца, молодому Чарли почти ничего не перепадало, и он кое-как перебивался на крошечное пособие, которое приходилось делить с бабушкой, а мать-певица гастролировала по ночным клубам страны. Когда она в тот год вернулась из поездки, Чарли привел на обед свою тогдашнюю подружку. Этой девушкой была Мэрилин Монро. Лите она показалась «откровенно наивной, без признаков изысканности, похожей на маленькую девочку из провинции. Тогда она была гораздо полнее; она еще была не обстругана и не окружена ореолом очарования. Но Чарли был от нее без ума».

В состоянии влюбленности Чарли пребывал многие месяцы. На Рождество он даже нашел кое-какие деньги, чтобы купить Мэрилин несколько модных платьев. По словам Артура Джеймса, давнишнего друга Чаплина, Мэрилин оставалась у Чарли на ночь. Она забиралась к нему в односпальную постель, в то время как его брат Сидней спал на другой кровати в той же комнате. Эта любовная история закончилась в тот час, когда Чарли, вернувшись домой, увидел Мэрилин в постели Сиднея. Но, несмотря на разрыв, они остались добрыми друзьями. Пятнадцать лет спустя, находясь на грани отчаяния, Мэрилин будет звонить Чаплину и Джеймсу. Чаплин не надолго переживет ее. Как актер он не состоялся и всю жизнь много пил. В 1968 году его обнаружили умирающим в ванной комнате.

Любовная связь с Чаплиным не прошла бесследно. По словам Артура Джеймса, зимой 1947 года Мэрилин забеременела и сделала один из своих многочисленных абортов.

Находясь в состоянии профессионального вакуума, актриса время от времени продолжала видеться с Робертом Слэтцером, молодым журналистом из Огайо. У Слэтцера в городе был приятель Уилл Фаулер, писатель, сын Джина Фаулера, газетчика, биографа Джона Барримора. Согласно рассказу Фаулера о вечере, проведенном в комнате Мэрилин, несмотря на всю свою застенчивость, проявляемую в других случаях, теперь она, как флаг, несла свое тело, развлекая приятелей.

«Оставаясь холодной, как камень, — вспоминает Фаулер. — Она просто сняла одежду. Она любила демонстрировать тело мужчинам. Она привыкла делать все, о чем бы мужчины ее ни попросили, причем так, как будто оказывала услугу. Она просто ходила по комнате, каменная и голая. Инициатива исходила от нее в такой же степени, как и от нас. О сексе речи не было, во всяком случае, в тот вечер».

Вряд ли рассказ случайного знакомого Мэрилин является хвастовством, поскольку есть довольно много воспоминаний такого рода. Годы спустя, живя в Нью-Йорке, она в обнаженном виде будет давать интервью публицисту Джо Воландеру. Свидетельством тому может быть утверждение миссис Бен Бодн, жены хозяина отеля «Алгонквин», которая как-то встретила Мэрилин на Пятой авеню в норковом манто. Когда она поинтересовалась у актрисы, с чем она его носит, то в ответ прозвучало: «Ни с чем». Подкрепляя свои слова, Мэрилин распахнула полы. Слух о том, что Мэрилин не любила носить нижнее белье и терпеть не могла надевать трусики, подтверждается ее бывшим мужем Джимом Дахерти и многими другими людьми, знавшими ее.

Говоря о своем детстве, Мэрилин сама сказала репортеру: «Желание завоевать внимание, на мой взгляд, имело какое-то отношение к моим проблемам с посещением церкви по воскресеньям. Стоило мне оказаться на церковной скамье и услышать звуки органа и пения прихожан, как у меня возникало импульсивное желание сбросить с себя всю одежду. Мне неодолимо хотелось стоять обнаженной перед Богом и чтобы все это видели. Мне приходилось стискивать зубы и запихивать под себя руки, чтобы удержаться от раздевания... Об этом мне даже снились сны. Во сне я входила в церковь в юбке с кринолином, под которой ничего не было. Люди лежали в проходе навзничь, и мне приходилось перешагивать через них, и они снизу вверх смотрели на меня».

В 1947 году, когда она прохаживалась обнаженной перед Робертом Слэтцером и Уиллом Фаулером, Мэрилин Монро, которой исполнился двадцать один год, начала знакомиться с работами Зигмунда Фрейда. Из его «Толкования снов» следовало, что сон, когда видишь себя обнаженным, довольно распространен, а видеть себя голым в публичном месте — значит испытывать скрытый страх быть развенчанным. Возможно, у Мэрилин этот страх выразился в попытке уйти от сиротского детства. А эта попытка превратилась в круговую оборону, где самым верным оружием была пробуждаемая в людях жалость к пережитым ею в детстве несправедливости и лишениям. Летом 1947 года Мэрилин добавила новую историю к длинному списку своих страданий.

Однажды глубокой ночью, когда она жила еще в доме в Бербанке, Мэрилин выскочила на улицу в одной, едва прикрывавшей тело, ночной сорочке и закричала, что ее убивают. По ее собственному рассказу, — а других свидетельств, кроме ее личных, нет, — она почему-то проснулась и увидела, что к ней в окно спальни лезет какой-то мужчина. Она окликнула его, а потом опрометью выскочила из дома, искать защиты на улице. Соседи проснулись и вызвали полицию. Мэрилин сказала, что пока полиция осматривала место происшествия, появился и сам нарушитель ее покоя, который тоже оказался полицейским. Мэрилин уверяла, что полиция умоляла ее не выдвигать обвинений против их коллеги, таким образом, дело было замято. Этот рассказ ранние биографы Мэрилин считали достоверным.

Читателю предстоит самому решать, как относиться к бесчисленным повествованиям Мэрилин о сексуальных посягательствах на нее. Мы уже знаем о том, что произошло с нею в детстве, помним и рассказ горничной об изнасиловании, приведшем к беременности. Есть и откровения Мэрилин о приставании мужа ее опекунши, в результате чего она чувствовала себя «оскорбленной». В 1947 году, когда Мэрилин знали лишь немногие люди, имевшие вес, она заявила о сексуальном посягательстве со стороны полицейского.