Наташа думала о том же, что и все участники этого действа.

Она поняла, что барон больше не захочет ее видеть, он особенно похолодел после такого не к месту заявления Анне, хотя Наташа и пыталась исправить положение. Еще она поняла, что картин не видать. Барон хоть стар и добр, но жесток и тверд в своих принципах — это она тоже поняла. В общем, барон — настоящий мужчина.

Ей вдруг захотелось сейчас же, сию минуту, бежать к барону — нет! — к Рихарду, она не хочет больше называть его бароном. Для нее он отныне Рихард, хотя она с ним, наверное, никогда больше не увидится… Бежать к Рихарду и, рыдая и заливаясь слезами, рассказать о своей — ВСЕЙ! — жизни и спросить его, такого мудрого, кто она? Что? И за что ей такие муки? Вдруг она решила, что все равно расскажет Рихарду, даже если для этого ей надо будет унижаться. Ей казалось, что если Рихард поймет и простит ее (ему-то что?!), то все простится навечно…

Аннелоре, расстроенная сегодняшней встречей, собралась ложиться спать, прежде уверившись, что сегодня ей ничего не придется подслушивать. Но тут в дверь позвонили. Она почему-то так перепугалась, что минуту стояла молча, не спускаясь к двери, не находя на это сил. Позвонили второй раз, и настойчиво.

Она скатилась по ступенькам к двери и открыла ее.

Перед ней стоял Динар, улыбающийся, под хмельком, с огромной коробкой конфет в руках. Рядом с ним стоял этот его «друг» или начальник, кто их там разберет. Он тоже был под хмельком и тоже нежным образом улыбался.

— Можно к вам на ночь глядя? Решили заглянуть по-соседски, как у нас принято в России. А вы же хотите в Россию, как я знаю? Вот и надо к нам и нашим привычкам приглядываться, милейшая Аннелоре, мадам Сторм (таким образом он и представил ее). А это мой самый лучший друг, ну, совсем как брат… Вы разрешите войти?..

Тут спохватилась Аннелоре, подумав, что судьба ее хранит: сегодня, уезжая к Рихарду, она сняла со стола свой наблюдательный стул.

— Да, да, конечно, проходите, пожалуйста, у меня, правда, не совсем прибрано, я не так давно пришла.

Динар и Евгеньич переглянулись — отлично! Она сама завела разговор, им же будет легче, а ей — труднее.

А Динар распоряжался:

— Нам немного кофе, рюмки под виски.

Динар был почему-то доволен и развязен.

Уселись. Выпили понемногу, даже Аннелоре, которой необходимо было придать себе храбрости, потому что эти двое бандитов — так она их называла и была очень близка к истине! — не зря приперлись чуть не в полночь с конфетами, питьем и безобразным нахальством.

— Итак, — сказал Динар, довольно твердо поставив на стол рюмку, — итак, вы сегодня посещали барона. — Увидев, как вытянулось лицо у Аннелоре, он противно и нагло засмеялся и продолжил: — Не отпирайтесь! Я узнал! А почему вы мне не сказали, что собираетесь к барону? Ведь мы же с вами… Или я не прав?

— Но я не думала, что должна сообщать вам о каждом шаге, тем более, что визит этот был не запланирован заранее. Рихард… — она смешалась, не стоило бы при этих называть барона так интимно… но тушевалась она лишь мгновение, — сам пригласил нас сегодня покататься.

— В коляске… — заявил Динар, — надо же, до чего доходит бешенство от жиру! А на дельфинах барон не катается?

Анне опустила глаза и молчала.

— Ладно, хорошо, — сказал уже совершенно трезво Динар, — рассказывайте. Конкретно, мне надо знать, как развиваются их с бароном отношения. Они дружат? Или питают более нежные чувства? И как скоро вы снова пойдете к барону? Хорошо бы в следующий уик-энд там же, в замке, и хорошо бы вы, дорогая, ушли пораньше… Я понятно говорю?

Анне лихорадочно пыталась решить, какой тон ей взять и что именно лучше сказать. Но не надо ничего придумывать, сказать, как есть, и Динару это должно понравиться, он не станет мучить Наташу и будет ждать еще неделю… А там надо как-то завести разговор о картинах… Она сама пойдет к Рихарду и приоткроет ему тайну. Он, несомненно, пожалеет Наташу… А там… кто знает?..

— Да, они с интересом относятся друг к другу, тем более что мадам Натали прекрасно разбирается в живописи, и они с бароном нашли общий язык. Он снова показывал ей галерею, в которую не всякого пускает, да еще второй раз… — Анне замолчала, а Динар, с удовольствием повертев головой, расстегнул ворот рубашки и растянул галстук.

— Ну, что ты скажешь, друг мой Колька? — спросил Динар, поворачиваясь к Проскурникову.

Проскурников сказал как бы равнодушно:

— Зохочет или нет барон передать нам русских художников — сделает это безотносительно тебя, Наташи или этой милой дамы. Хоть выходи Наташа за него замуж! А дружба, друг мой, не повод для серьезных сделок. Вот так. И давай уйдем. Не будем утомлять Аннелоре заниматься своими делами.

Аннелоре даже замерла от такого актерства. И не глупого притом. Она почти поверила, что он говорит искренне… Но разве это не он говорил: «Торопись, торопись, Динар…» Надо пойти к Натали завтра прямо с утра! Рано. Пока не явились эти». А что они не были там — она поняла. Боже, в какую же сеть она попала!

А господа уже откланивались. Она заперла за ними дверь, заплакала и неожиданно вспомнила Сторма — хоть кто-то бы был с ней!

Наташа еще спала крепчайшим сном, когда Анне позвонила в дверь.

Сначала она даже не могла понять, что к чему, но наконец кое-как придя в себя, пошла открывать.

Она увидела почти так же заспанную Анне, одетую кое-как и с тревогой на лице. Анне сразу же с порога стала извиняться, что немыслимо рано, но у нее есть причины…