— Мне не надо, — через силу сказала женщина.

— Так зачем вы к нам пришли? — помолчав, поинтересовался Беспалов.

Она не ответила. Прокурор терпеливо ждал: не часто во время приёмов граждане падали в обморок.

— Зачем пришли? — чуть настойчивее повторил Беспалов.

В приёмную вошёл Рябинин и хотел что-то спросить у секретаря, но приостановился у дивана.

— Она приходит уже второй раз, — вспомнила Гвоздикина. — Интересовалась делом Топтунова.

— Назовите вашу фамилию, — потребовал прокурор.

— Это жена Юханова, — догадался Рябинин.

— Я пришла сама, — встрепенулась Ковалёва.

— Вы поздно пришли, — холодно ответил следователь.

— Она допрошена? — поинтересовался прокурор.

— Механик жил отдельно, брак не зарегистрирован. Кстати, где Юханов сейчас?

Ковалёва глубоко вздохнула и окончательно обмякла:

— Сбежал. Забрал деньги и сбежал.

Рябинин допросил Ковалёву, которая сразу призналась, что поставила Юханову печать в паспорт. И тут же начала плакать, словно наконец прорвались все накопленные слёзы. Сквозь эти всхлипы Рябинин всё-таки понял главное…

Перед ним сидела одна из тех женщин, которые добровольно становятся тенью мужчины, полностью теряя своё лицо. У Рябинина не поворачивался язык назвать это любовью.

Механик жил на два дома: в своей холостяцкой квартире и у неё. О делах он не говорил. Если спрашивала, то глядел так, что она замолкала. Или уходил, хлопнув дверью. Зачем ему понадобилась печать пивзавода в паспорте — она не знала. Ковалёва даже не знала место его основной работы. Потом дошёл слух, что на маслобазе крупная недостача. А потом Юханов спрятал у неё чемодан с деньгами. Тогда она стала ходить в прокуратуру. Сейчас было некогда разбираться, какова степень её соучастия в краже, — это потом. Он отпустил Ковалёву и теперь ждал проектанта маслобазы, который давно был на пенсии. Рябинин рассматривал пожелтевшие чертежи. Никакого маслопровода в них не было. Не провёл же его механик специально?

Когда привезли старого инженера, Рябинин извинился перед ним за то, что потревожил. Пенсионеру было за семьдесят. Он удивлённо сел перед следователем и долго смотрел на чертежи. Потом заулыбался и радостно глянул на Рябинина:

— Давненько это было.

— Давно, — согласился следователь.

— А что, взорвалось? Или сгорело? — тут же забеспокоился старый инженер.

— Нет, — тоже улыбнулся Рябинин. — Просто я хочу, чтобы вы растолковали мне чертёж.

Старик внимательно разглядывал следователя, светясь белым бескровным лицом. Он был в том философском возрасте, когда человек уже ничего не боится. Но всё-таки лёгкое напряжение в нём чувствовалось. Инженер перевёл взгляд на чертёж, недоумевая, что тут нужно растолковывать.

Он надел очки и смотрел долго и тихо, поникнув над ватманом. Рябинин даже подумал, не уснул ли тот с открытыми глазами. Следователь несколько раз кашлянул. Инженер снял очки.

— Давненько это было, — повторил он.

— Всё ли нанесено на чертёж? — осторожно спросил Рябинин.

Вопроса про маслопровод он пока не задавал — это был бы наводящий вопрос. Инженер опять надел очки и принялся рассматривать чертёж. Он только пожёвывал губами. Рябинин терпеливо ждал, понимая, что старику вспоминать было трудно.

Вдруг тот как-то побежал глазами по краю чертежа и обежал его весь, описав взглядом прямоугольник. Потом отставил бумагу дальше, пытаясь что-то понять издали. Его губы опять зажевали, словно он хотел ими ухватить мысль, которая никак не ухватывалась.

— Что? — спросил Рябинин, не выдержав.

— Нет-нет, просто так.

Следователь уже видел, что не «просто так» — инженер что-то вспомнил, но стал поспешно объяснять технические подробности баковой ёмкости маслопроводов и насосов. Он водил по линиям, и Рябинин терпеливо следил за его карандашом. Наконец, побегав по чертежу, карандаш устало замер.

— Прошу рассказать то, о чём вы вспомнили, — мягко попросил следователь. — Это очень важно.

Инженер помолчал, вздохнул и начал медленно рассказывать, изредка заходясь кашлем:

— Это была, в некотором смысле, позорная история, в которой вроде бы оказался виновным я. Неприятно вспоминать. Сначала планировали подвозить масло по воде и закачивать в баки. Я спроектировал, маслопровод проложили. Оказалось — мелководье. Баржи с грузом не могут подойти. Пришлось вести железнодорожную ветку. А маслопровод списали в убытки.

— Фактически куда он делся? — спросил Рябинин.

— Никуда. — Инженер пожал плечами. — Так и остался в земле. У нас это называется консервацией.

— А пользоваться им можно?

— Элементарно. Открыл задвижку в баке — и пожалуйста.

Рябинин помолчал: действительно, всё было элементарно. Масло само текло в руки — в нечестные руки: бери вёдра и черпай.

— Скажите, — задал последний вопрос Рябинин, — при проверке системы маслопроводов, скажем, инвентаризационной комиссией или технической комиссией… Неужели нельзя было обнаружить эту трубу?