При вербовке военных чинов в Санкт-Петербурге особое внимание немецкими разведчиками обращалось на их склонность к легкомысленной и «разгульной жизни», материальные затруднения и т. п. Так, перед началом войны, одним из офицеров германской армии Ф.К. Шифлером, выдававшим себя за представителя оружейного завода «Браунинг», был завербован директор Сестрорецкого оружейного завода генерал-майор С.Н. Дмитриев-Байцуров, передававший ему «важные сведения» [248] . В руках немцев могли оказаться, к примеру, сведения о проектировании с 1906 по 1913 гг. на базе Сестрорецкого завода автоматической винтовки (С.Н. Дмитриев-Байцуров был членом «Комиссии по выработке образца автоматической винтовки») [249] .

Согласно агентурным сводкам петербургской городской контрразведки, измена Родине со стороны директора Сестрорецкого оружейного завода стала возможна ввиду того, что ранее он совершил «денежную растрату, на покрытие каковой занял деньги у Ф.К. Шифлера и находился в денежной от него зависимости» [250] .

Кроме вербовки высокопоставленного генерала, как видно из отчетов петербургской контрразведки, Ф.К. Шифлер неоднократно приглашал к себе генерал-майора М.Е. Неклюдова (начальник отделения Главного артиллерийского управления военного ведомства) [251] . Однако содержание их бесед так и не было установлено.

Другим осведомителем германской разведки, как считают отдельные авторы (И. Никитинский, П. Софинов, Д. Сейдаметов, Н. Шляпников, С. Кудряшов, Н.С. Кирмель) [252] , был С.Н. Мясоедов. В разные годы он занимал должности начальника Вержболовского отделения Санкт-Петербургского жандармского управления железных дорог, офицера по особым поручениям при военном министре, командира батальона рабочего ополчения и переводчика разведывательного отделения штаба X армии. Причем где и каким образом он стал немецким агентом, какие задачи на него возлагались, что противозаконного он совершил, кто и когда его выявил и разоблачил, названные историки не выяснили.

Никто из них не потрудился ответить на вопрос, которым безрезультатно задавался еще К.Ф. Шацилло: почему во время неоднократных допросов подпоручика 22-го Низовского полка Я.П. Колаковского (завербованного немецким разведчиком лейтенантом А. Бауэрмейстером) имя немецкого агента С.Н. Мясоедова впервые было озвучено им лишь спустя неделю [253] ? А ведь нахождение истины в этой части способно устранить не только сомнения в компетентности допрашивавших его официальных лиц, но и снять подозрения в фальсифицированном характере уголовного дела (или, напротив, окончательно удостовериться в правильности обвинительного уклона).

В историографии «дела Мясоедова» есть и другие исследователи, которые не только придерживаются уже сформулированного мнения о причастности указанного офицера-жандарма к немецкому шпионажу, а последовательно отстаивают его, не прекращая поиск и оглашение незнакомых научной общественности документов. А.А. Здановичу, в частности, удалось обнаружить в фондах Государственного архива Российской Федерации уникальное в своем роде письменное обращение участника агентурной разработки С.Н. Мясоедова, следователя по особо важным делам В.Г. Орлова. В нем сказано: «Я думаю, что преждевременно раскрывать все свои карты, т. к. дело не закончено, спрятано в Москве, следователь Матвеев тоже в Москве, а главная масса обвиняемых находится на постах у московских коммунистов и они-то и могут при некоторых указаниях в прессе отыскать все дело и уничтожить и дело и документы» [254] .

Не сбрасывая со счетов некоторую пространность, неясность и неконкретность, прозвучавшую в реплике В.Г. Орлова (вряд ли об этом стоило упоминать, если б уважаемый нами ученый отразил дату выхода в свет этого письма, и кому оно было адресовано), несомненно, следует согласиться с другим ее смыслом – интрига в «деле Мясоедова» по-прежнему остается. И, несмотря на то, что немногочисленные оппоненты А.А. Здановича, казалось бы, сумели представить достаточные доказательства невиновности жандармского полковника [255] , делать окончательные суждения на их основе было бы преждевременно.

Судя по одному из выясненных обстоятельств, имеющих на первый взгляд лишь опосредованное отношение к предмету нашего обсуждения, О.Г. Фрейнат, чьи мемуары легли в основу оправдательного вердикта О.Р. Айрапетова, был государственным служащим с неблаговидной репутацией. А.А. Зданович, ссылаясь на материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, небезосновательно усомнился в его «порядочности и честности» как человека и автора [256] . Однако справедливости ради подчеркнем, что личностные качества мемуаристов или их недостойные поступки редко становились непреодолимым препятствием для знакомства с их творческим наследием. В противном случае, к примеру, воспоминания А.И. Гучкова могли бы попасть в разряд невостребованных. Законопослушного читателя оттолкнули бы как минимум две присущие ему яркие черты, а именно: страсть к дуэлям (т. е. готовность в любое время проигнорировать (нарушить) запретительные нормы права и, выражаясь современным языком, совершить рецидивное преступление) и склонность к интригам (т. е. способность обходить законы морали ради достижения своекорыстных или меркантильно-корпоративных целей и интересов).

Кроме того, О.Г. Фрейнат, на что также указал А. А. Зданович, являлся фигурантом по «делу Мясоедова», и в соответствии с приговором суда был сослан на каторгу Сказанное оставляет право засомневаться в том, что О.Г. Фрейнат, после отбытия 4-х летнего срока лишения свободы как человек, озлобившийся на русское государство и олицетворявшие его органы правоохраны и правосудия, был способен непредвзято отразить правду о «деле Мясоедова».

И в заключение, не причисляя себя к участникам научного спора по упомянутой проблеме, и тем более к узкой когорте специалистов, давно и глубоко исследующих этот беспрецедентный случай в отечественной оперативной и судебной практике, отметим: жирную точку в неоднозначной, запутанной и вялотекущей истории жандармского полковника, будоражащей воображение мемуаристов и ученых более 100 лет, судя по возобновляющейся публичной дискуссии, столь быстро поставить не удастся.

Конец ознакомительного фрагмента.