2. Но эти его выдумки — пустяки, он завирается и похуже: его объяснение мира в целом — вот уж совсем бессовестная ложь. Если верить ему, верхняя область неба необычайно прочна и представляет собой нечто вроде высокой, твердой и толстой крыши; тело это состоит из скопления сильно сжатых атомов.

3. Ближайшая к этой крыше поверхность — огненная, но настолько плотно сжатая, что ничто не в силах ни разрушить ее, ни как-либо повредить; однако в ней есть какие-то то ли окна, то ли отдушины, через которые внутрь мира залетают время от времени внешние огни, не настолько, впрочем, большие, чтобы вызвать внутри беспорядок; к тому же они вскоре снова вылетают из мира наружу. Таким образом, необычные небесные явления проистекают из вещества, лежащего по ту сторону мира.

1. Опровергать все это — все равно, что молотить кулаками по воздуху и сражаться с ветром. Однако я бы желал, чтобы человек, снабдивший мир таким чудесным прочным потолком, сказал мне, на каком, собственно, основании я должен поверить в подобную плотность неба? Что за сила подняла туда столь твердые тела и там их удерживает?

2. Далее: вещества столь плотные должны и весить немало: каким образом удерживается эта тяжесть на самом верху? Отчего эта громада не упадет и не разобьется? Ведь не может же подобная глыба, какую Артемидор поместил на самом верху, висеть ни на чем или опираться на невесомый [воздух]?

3. Здесь ведь ничего не говорится о каких-либо приспособлениях, которыми мировая крыша крепилась бы снаружи, или о каких-либо подпорках, тянущихся к ней от центра вселенной и не дающих безмерно тяжелому телу упасть. Ну и, конечно, сейчас уже никто не осмелится заявлять, будто мир действительно падает и несется сквозь бесконечность, только падение его незаметно, оттого что вечно, и навстречу ему не попадается ничего, на что бы он мог наткнуться.

4. Некоторые высказывали в свое время такое предположение о земле, ибо не могли найти других объяснений тому, что подобная тяжесть неподвижно стоит в воздухе. Они говорили, что земля, мол, всегда несется, но падение ее незаметно, поскольку то, во что она падает, бесконечно.

Затем: чем ты докажешь мне, что движущихся звезд не пять, а множество, и во множестве разных областей мира? А если ты считаешь возможным утверждать это без всякого убедительного обоснования, тогда кто угодно вправе утверждать что угодно: либо что все вообще звезды движутся, либо что ни одна. Кроме того, эта твоя толпа всюду бегающих звезд мало чем тебе поможет: ведь чем их будет больше, тем чаще должны будут они попадаться нам на глаза; а кометы редки, чем и удивительны.

1. Наконец, против тебя будет свидетельство всех прошедших поколений, которые отмечали восхождение всех подобных звезд и передавали потомкам. После смерти сирийского царя Деметрия, детьми которого были Деметрий и Антиох, незадолго до Ахейской войны на небе вспыхнула комета, размером не уступавшая Солнцу [503] . Вначале это был огненно-красный шар, светивший так ярко, что рассеивал ночную тьму; затем он начал постепенно уменьшаться, тускнеть и в конце концов пропал полностью. Но сколько же нужно соединить звезд, чтобы составить тело подобной величины? Можно согнать вместе целую тысячу, но и ей далеко еще будет до размеров Солнца.

2. В царствование Аттала [504] появилась комета, бывшая поначалу умеренной величины; но, поднимаясь все выше, она разрасталась так, что вскоре достигла пояса равноденствия и заняла своим безмерным протяжением всю ту часть неба, которую мы зовем Млечным Путем. Сколько же должно было сойтись планет, чтобы занять сплошным своим огнем такое огромное пространство в небе?

1. Ну вот, аргументы противника опровергнуты; теперь надо опровергнуть свидетелей. Чтобы сокрушить авторитет Эфора [505] , большого усилия не потребуется: он ведь историк. А этот народ обычно пытается снискать себе одобрение, повествуя о вещах невероятных, возбуждая читателя чудесами, словно он тут же бросил бы чтение, если бы речь пошла о предметах обыденных. Бывают историки доверчивые, бывают небрежные, один соврет по недосмотру, другой намеренно; один не может избежать лжи, другой к ней и стремится.

2. Общее свойство всего этого племени в неколебимой уверенности, что труд их не может быть одобрен или любим народом, если не будет обильно окроплен выдумками.

Среди них Эфор не относится к числу самых добросовестных и заслуживающих доверия; он столь же часто обманывается, сколько обманывает. Так у него и с этой кометой, за которой глаза всех смертных наблюдали с особой пристальностью, ибо она повлекла за собой чудовищные последствия: именно она своим появлением утопила Гелику и Буриду. Так вот, Эфор говорит, что она тотчас же раскололась на две звезды, о чем никто, кроме него, не сообщает.

3. Но кто же мог наблюдать момент, когда комета распалась и разделилась на две части? А если кто-то видел, как комета разорвалась, то почему никто не видел, как она составилась из двух звезд? И почему Эфор не прибавил, на какие именно звезды она разделилась: ведь это должна была быть одна из пяти известных планет?

1. Аполлоний из Минда придерживается иного мнения. А именно он утверждает, что комета не составляется из нескольких планет, но каждая из множества комет — планета. По его словам, это не обман зрения, и не полоса огня, протянувшаяся между двумя сблизившимися звездами, но что кометы — самостоятельные светила, как Солнце и Луна. У них своя особая форма — не сжатая в круг, а вытянутая в длину.