Стефан, построив и освятив церковь, ещё некоторое время прожил в пустыне с братом и увидел, что пустынная жизнь трудна, прискорбна, сурова: во всём нужда, во всём лишения, неоткуда взять ни еды, ни питья, ни чего-либо другого нужного для жизни. К тому месту не было ни дорог, ни привоза ниоткуда, вокруг этой пустыни поблизости не было ни сёл, ни домов, ни людей, живущих в них; не вела туда никакая тропа людская, и не было ни прохожих, ни посетителей, но вокруг со всех сторон стоял лес – безлюдная чаща и глушь. Глядя на неё и тяготясь своей жизнью, Стефан оставил пустыню и родного брата, Преподобного пустыннолюбца и пустынножителя, и ушёл оттуда в Москву.

Придя в город, Стефан поселился в монастыре Святого Богоявления,[40] где нашёл себе келлию, и жил там, весьма преуспевая в добродетели: он был трудолюбив, проводил в своей келлии суровую, постническую жизнь, не пил пива и носил скромную одежду. В то время в Богоявленском монастыре жил Митрополит Алексий,[41] который ещё не был поставлен в Митрополита, но с честью проходил путь иноческой жизни. Они со Стефаном жили общей духовной жизнью и в церкви оба пели на клиросе, стоя рядом; в том же монастыре жил также некто Геронтий, известный и славный старец. Когда Великий князь Симеон узнал о Стефане и его добродетельной жизни, он повелел Митрополиту Феогносту поставить Стефана в пресвитеры – облечь в священнический сан, а потом велел поручить ему игуменство в том монастыре и взял его себе духовным отцом; так же поступили Василий, тысяцкий, Феодор, брат его,[42] и другие знатнейшие бояре, один за другим.

Но вернёмся к славному, блаженному, верному юноше, который был родным и единоутробным братом Стефана. Хотя они и родились от одного отца, и хотя одно чрево произвело их на свет, но имели они разные наклонности. Разве не были они родными братьями? Разве не сообща положили отправиться и жить на том месте? Разве не вместе они решили обосноваться в малой той пустыне? Почему же они расстались друг с другом? Один пожелал жить так, другой иначе; один решил подвизаться в городском монастыре, другой же пустыню сделал подобной городу.

Не упрекайте меня, неучёного, за то, что я так много и пространно до сих пор рассказывал о младенчестве, детстве и вообще обо всей мирской жизни Варфоломея: хотя жил он в миру, но душу и желания свои обращал к Богу. Я хочу показать читающим и слушающим его Житие, как он ещё в младенчестве и в детстве был украшен верой, чистой жизнью и всевозможными добродетелями, – таковы были все его дела и жизнь в миру. Хотя этот благой и достойный отрок в то время жил мирской жизнью, но Бог свыше заботился о нём, посещая его Своей благодатью, защищая и ограждая его святыми Своими Ангелами, сохраняя его на всяком месте и на всех путях его, куда бы тот ни пошёл. Сердцеведец Бог, один видящий сердечные тайны, один знающий сокрытое, провидел будущее Преподобного, знал, что в его сердце заключено много добродетелей и великое стремление к любви, провидел, что отрок будет сосудом избранным из-за своего произволения на благое, что он станет Игуменом многочисленной братии и отцом многих монастырей. Но в то время Варфоломей более всего хотел принять монашеский постриг, ибо он всей душой стремился к иноческой жизни в посте и безмолвии.

ГЛАВА 6.

О пострижении Варфоломея, которое стало началом иноческой жизни святого

Преподобный отец наш не принимал ангельского образа до тех пор, пока не изучил весь монастырский устав – и монашеский порядок, и всё прочее, что требуется монахам. Всегда, во всякое время, с большим усердием, с желанием и со слезами он молился Богу, дабы ему сподобиться ангельского образа и приобщения к лику иночествующих. Поэтому он позвал к себе в пустыньку, о которой мы говорили, одного духовного старца, украшенного священническим саном, почтённого благодатью пресвитерства, саном игумена, по имени Митрофан. Варфоломей просил его с мольбой и, смиренно кланяясь в ноги, радостно преклонил свою голову пред ним, желая от него пострижения в иночество. Святой неоднократно повторял свою просьбу: «Отче! Сотвори любовь – постриги меня в монашеский чин, ибо я давно, с юности моей, желаю этого, но воля родителей удерживала меня. Ныне, от всего освободившись, я жажду пострига; как олень стремится к источнику водному, так жаждет душа моя иноческой и пустынной жизни».

Игумен немедля вошёл в церковь и постриг его в ангельский образ, в седьмой день месяца октября, на память святых мучеников Сергия и Вакха. В монашестве ему было дано имя Сергий, так как в то время давали имена не рассуждая и не считаясь с мирским именем, но какого святого память отмечалась в день пострига, такое имя и давали постригавшемуся.[43] Святому было, когда он стал иноком, двадцать три года. А в церкви, о которой упоминалось, созданной самим Сергием и названной в честь Святой Троицы, игумен вместе с чином пострига совершил Божественную литургию. Блаженный Сергий, новопостриженный инок, после совершения пострига причастился Святых Тайн, Пречистого Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа – он сподобился такой святыни, будучи её достоин. И вот после святого причащения или во время самого причащения на него снизошли и вселились благодать и дар Святого Духа. Откуда это известно? Там присутствовали некоторые люди, ставшие верными свидетелями того, что, когда Сергий причастился Святых Тайн, вся церковь внезапно наполнилась благоуханием, которое ощущалось не только в церкви, но и вокруг неё. Все видевшие причастие Преподобного и ощутившие это благовоние прославили Бога, так прославляющего Своих угодников.

Он был первым иноком, постриженным в той церкви и в той пустыни, первоначальным в той обители, но конечным своей мудростью; начальным по счёту, но конечным своими трудами. Я скажу, что он был и начальным и конечным, ибо многие впоследствии постриглись в той церкви, но ни один из них не смог достичь степени его совершенства; многие так же начинали, но не все так закончили; многие потом иночествовали в том месте – при жизни Сергия и после него – поистине все они были добродетельны, но не вошли в меру его духовного возраста. Это был первый инок в том месте, положивший начало иноческим подвигам и ставший образцом для всех остальных насельников той обители. С пострижением он не только отсекал волосы головы своей, но вместе с бесчувственными волосами он отсекал плотские желания; совлекаясь мирских одежд, он с ними отвергал от себя эти желания. Он совлёкся и сложил с себя ветхого человека, чтобы облечься в нового. Крепко препоясав свои чресла, он приготовился мужественно начать духовные подвиги; оставив мир, он отрёкся от него и от всего, что в мире, – от имущества и всех остальных житейских благ. Попросту говоря, он разорвал все узы мирские и, как орёл, взмахнувший лёгкими крыльями и взлетевший на высоту воздушную, покинул мир и всё мирское, бежал от всех житейских попечений, оставив семью, всех близких и родственников, дом и отечество, подобно древнему патриарху Аврааму.[44]

Блаженный находился в церкви семь дней, ничего не вкушая, кроме просфоры из рук игумена; от всего отстранившись, он пребывал в непрестанном посте и молитве. Песнь Давида постоянно была на устах его, он утешал себя словами псалмов и ими же славословил Бога. Так он пел в безмолвии, благодаря Бога: «Господи! возлюбил я красоту дома Твоего и место жилища славы Твоей [Пс. 25, 8]; дому Твоему Господи, принадлежит святость на долгие дни [Пс. 92, 5]. Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни; сердце моё и плоть моя возрадовались о Боге живом. И птица находит себе жильё, и горлица гнездо себе, где положить птенцов своих. Блаженны живущие в доме Твоём [Пс. 83, 2–4]; во веки веков будут они восхвалять Тебя [Пс. 83, 5]. День один во дворах Твоих лучше тысячи: лучше быть у порога в доме Бога моего. нежели в жилище грешников [Пс. 83, 11].