Он - единственный мужчина, который может спасти меня от меня же самой.

"Когда весь мир погряз во лжи, нормально быть иррациональным. Но когда придет время, вы должны быть готовы отпустить это."

– Сидни

Я просыпаюсь первой и спускаюсь вниз. Гляжу на улицу через панорамные окна и гадаю, как два столь испорченных человека могут быть окружены такой красотой. Горы, снег и замерзшая река, разрезающая эту долину.

И я прихожу к выводу, что мы отчасти дикари. Вот почему мы принадлежим этому месту.

Кейс спускается вниз через несколько минут с аптечкой в руках. Аромат кофе пронизывает дом и зовет, словно утренний будильник.

– С добрым утром, - говорит он, протягивая руку за чашкой в шкафчике. Он наливает черный кофе, как и положено мужчине, и целует меня в голову, проходя мимо.

Я почти роняю свою собственную чашку.

– Мы можем поесть сейчас или попозже.

– А мы торопимся?
– спрашиваю я, успокаивая себя, пока он садится за барную стойку и всецело сосредотачивается на мне.

– Не думаю. Ты была здесь несколько недель, и никто не приходил тебя искать.

Боже, а он язвит.

– Но мне нужно ехать, и я хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Ладно, - говорю я, допивая кофе и подходя к раковине.

– Иди сюда, хочу взглянуть на твою руку до того, как мы отправимся.

Я делаю, как он просит, позволяя снять повязку и осмотреть мои волдыри. Он наносит мазь на лопнувшие волдыри и затем снова оборачивает руку.

– Тебе нужны какие-нибудь болеутоляющие?

– Нет, спасибо. Последнее, что мне нужно, так это еще больше препаратов.

Он натянуто улыбается в ответ и еще раз рассеянно целует меня в голову, задерживая руку в моих волосах так долго, что кажется будто это... любящий жест.

И вот насколько все это безумно? Как спустя лишь один идеальный день все могло повернуться на 180 градусов?

Потому что ты нуждаешься, Сид. Ты хочешь чьей-то привязанности и согласна даже на симпатию убийцы, который сделал с тобой все те ужасные вещи.

Снова на ум приходит стокгольмский синдром. Как я вообще оказалась в таком положении? Музыка, нежный трах, забота о моей руке... Я складываю все это у себя в голове.

При свете дня этот список выглядит иначе. Думаю, поэтому мне нравится оставаться во тьме.

Мы одеваемся в зимнюю экипировку, а затем я следую за ним к гаражу. Кейс выталкивает снегоход на улицу и указывает на сиденье перед собой, пока я наблюдаю.

– Забирайся.

Сегодня он деловой. Словно выполняет работу, а не хочет заняться со мной любовью. Но это же нормально, верно?

Он собирается отвезти тебя в лес, Сид, и убить там.

Он может это сделать. Но зачем? Я уже здесь. Никого нет в окрестностях этого дома. Он мог бы убить меня на подъездной дорожке и оставить тело здесь до самой весны. Чтобы волки меня съели. Никто бы не узнал. Никто бы не заметил.

Я сажусь на снегоход, и его грудь прижимается к моей спине. Какое-то время мы едем. Свежий снег покрыл все старые следы. И теперь перед нами лишь белый ослепительный ковер, и мне так хочется одеть солнцезащитные очки.

Когда мы, наконец, останавливаемся, я начинаю паниковать. Все это время Кейс молчал. Я осознаю, что работающий снегоход и беседа - вещи несовместимые, но в некотором роде мне было бы легче довериться ему в этой поездке хрен знает куда, если бы он разговаривал со мной. Хотя если думать логично, то зачем было болтать со мной вчера весь вечер, чтобы сегодня выбросить в лесной глуши на съедение волкам? Или чтобы дать замерзнуть до смерти?

Кейс выключает двигатель, и мгновение мы сидим в тишине.

– Готова?

Мне приходится напряженно сглотнуть.

– А должна?

Он перебрасывает ногу через снегоход и протягивает ко мне руки, стягивая с сиденья.

– Положись на меня, Сид.

Вот и все, что я получаю от него. Кейс кладет руку мне на плечо, и я чувствую себя, словно заключенный, выведенный в квадратный двор тюрьмы. Мы пробираемся через глубокий снег между деревьями и через почти что пятьдесят футов наконец-то достигаем замерзшей реки Йеллоустон.