— Они не смогут остановить русских, — довольно заметил Киапос. Удовольствие от того, что кто-то другой давит турок, было чуть меньше удовольствия от возможности раздавить их самому.

— Завтра русские смогут помахать нам с другого берега Мраморного моря, — сказал Паппас, — и я помашу им в ответ. Но Константинополь останется нашим.

Это было цена за то, что греки повернули оружие против своего прежнего НАТОвского союзника, и русские были готовы ее заплатить.

Другие самолеты появились в небе, на этот раз они шли с запада. Греческие бомбардировщики, которые держали курс к мостам Золотого Рога и Босфора. Когда мосты будут уничтожены, турки не смогут перебросить новые подкрепления в город — при условии, что у них вообще остались подкрепления…

— Завтра, говоришь? — проворчал Киапос три дня спустя. Если раньше он был грязным, то теперь он просто вонял. Как и Яннис Паппас. Как и другие два солдата — все, кто остался в живых и не был ранен после бесконечных уличных боев. БМП больше не сопровождала их — турецкий ПТУРС превратил её в огненный ад в парке возле мечети Мурат-Паши.

Но теперь Константинополь — по крайней мере, большая его часть — был в руках греков. Взвод Паппаса находился всего в нескольких сотнях метрах от моря. Сержант, однако, осознал, что ему больше неинтересно подражать Ксенофонту. Прямо перед ним стоял храм Святой Софии. Один из уродливых минаретов, пристроенных турками к великой церкви Юстиниана, уменьшился ровно наполовину — на его верхушке сидели снайперы, там, где когда-то муэдзины призывали правоверных к молитве. Паппас, со своей стороны, больше верил в марксизм, чем в православие. Быть человеком, который освободил Святую Софию, усмехнулся он. Вся Греция пожелает узнать человека, который это сделал. Он мог бы даже стать лейтенантом, если съемочная группа появится в нужное время.

Он начал подниматься по широким каменным ступеням.

— Будь осторожен, — сказал Киапос за его спиной. Оба взяли свое оружие наизготовку. После того, как минарет рухнул, со стороны великой церкви никто не стрелял, но осторожность не помешает.

Собор Святой Софии был достаточно большим, чтобы вместить целый батальон. Двери, ведущие к притвору, были открыты. Ботинки Паппаса засту-чали по древнему полированному камню, который немедленно отозвался эхом.

Хотя снаружи по-прежнему бушевал хаос сражения, это как-то не чувствовалось здесь, в храме. Впервые с того самого дня, как ныне погибший БМП пересек турецкую границу во Фракии, сержант обрел мир и покой.

Один за другим его люди присоединились к нему.

— Похоже, здесь нет никого из этих ублюдков, — заметил слегка удивленный Паппас.

— Если только они не ждут нас внутри, — сказал Киапос. Он нервно потер давно небритый подбородок, щетина заскрипела под его пальцами.

Паппас отрицательно покачал головой:

— Слишком тихо. Кроме того, мы бы почувствовали, если бы там кто-то был.

Остальные солдаты согласно закивали. Боевой опыт любого из них не превышал десяти дней, но они прекрасно понимали, что имел в виду командир.

Сержант добрался до внутренней двери притвора и ударом ноги распахнул одну из створок. В то же мгновение он отпрыгнул назад, держа оружие наготове. Сержант был уверен, что церковь пуста, но не хотел рисковать. Никого и ничего, только дверь глухо ударила о стену. Паппас перешагнул через порог, по-прежнему настороже, его люди за ним. В последний раз он был в церкви еще до того, как начал бриться.

Превращенный в музей, храм Святой Софии был только тенью своего византийского величия. Тем не менее, он был так прекрасен и великолепен, что заставлял задержать дыхание. Сержант поднял глаза и посмотрел наверх, на крест в центре огромного купола. Солнечный свет, проливавшийся сквозь стекла, создавал иллюзию, что крест плавает в пространстве. Сержант видел, как Киапос перекрестился — а ведь капрал был не более верующим, чем он сам. Стоявший позади них Николаидис внезапно принялся напевать слова древнего христианского гимна: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…" Голос рядового задрожал. Он упал на колени и принялся креститься, снова и снова. Паппас, который всегда гордился своей холодной рациональностью, был достаточно рационален, чтобы понимать — для православного нет ничего более возвышенного, чем молиться в только что освобожденном храме Святой Софии.

Он мягко похлопал Николаидиса по плечу.

— Я уверен, скоро сюда вернутся священнослужители, — сказал Паппас, на сей раз не добавляя своего обычного "специально для глупцов, которым они нужны".

Великая церковь была достаточно большой, чтобы внушить ему если не почтение, то, по крайней мере, уважение.

— Мне не нужен священник, — охваченный чем-то, напоминающим религиозный экстаз, Николаидис раскачивался взад и вперед. — Господи помилуй, Христос помилуй, Господи…

А потом Яннис Паппас, добрый марксист, перекрестился — и даже не постыдился этого. Все пространство вокруг внезапно затопил волшебный свет, который был повсюду — в мраморе пола, в воздухе, везде; свет, который одновременно напоминал излучение люминесцентной лампы и нерукотворную энергию Бога, которого его рациональный ум отвергал. Но даже в самый разгар чуда сержант был достаточно рационален, чтобы сомневаться в своей вменяемости. Паппас схватился за свою винтовку — она стала якорем, привязавшим его к миру, который он понимал.

Затем волшебный свет медленно погас. Человек выступил вперед из столба света; человек с мечом.

На какое-то мгновение Константин Палеолог даже не понял, что в окружающем его мире что-то изменилось. Возможно, его уши раньше приспособились к переменам, чем глаза. Он узнал звуки битвы; так могут кричать только раненые люди. Но кое-что заставило его удивиться. Откуда турки взяли столько огнестрельного оружия? Император наверняка знал, что эти ружья, грохочущие снаружи, не могли принадлежать его людям.

Его люди…. Где его люди? Куда подевался этот трусливый священник, с которым он только что разговаривал? И кто эти четверо чужаков, которые стоят перед ним с побледневшими лицами?

Это солдаты, сразу понял император, никаких сомнений — пусть даже они не похожи на тех солдат, которых он когда-либо видел. Он понял это не потому, что видел их странные шлемы, их необычные рубашки и штаны цвета травы и грязи, или странное оружие, которое трое из них сжимали в руках (четвертый стоял на коленях, и его оружие лежало на полу рядом с ним). Неважно, как они были напуганы, но они не сломались и не побежали. Они только смотрели и ждали, что он будет делать. Это и делало их солдатами.