В заключение хочется обратить внимание вот еще на что: будущее определяется не только обстоятельствами, но и усилиями. Американские журнальные издатели поняли это. Они увидели, что рынок готов воспринять послание о ренессансе журналов, потому что тоже испытывает цифровое разочарование. Черт возьми, ведь издатели — это люди, которые управляют общественным мнением. Что, они не могут «управить» им разок в своих интересах? Да могут — легко. Саморекпамная кампания американских повстанцев обязательно даст эффект. Конечно, интересно, «отобьются» ли условные 90 миллионов долларов рекламной площади… Но это же свое имущество, оно приносится на алтарь как бы бесплатно.

Судя по своему опыту, я могу уверенно заявить, что рациональный, аргументированный анализ проблем интернета и достоинств принта оказывает убедительное воздействие на инвесторов и рекламодателей. Они прислушиваются к этим аргументам, потому что сами их видят. Они ведь тоже следят за ситуацией, чувствуют цифровое разочарование. И еще они считают отдачу на вложения. Они теперь осторожны в интернете и открыты для внятных (и более дружелюбных, чем в предыдущие годы) обращений со стороны традиционной прессы.

Я думаю, в России издатели тоже могли бы предпринять определенные усилия, чтобы оставшиеся 5–7-10 лет обеспечили им хороший бизнес [22] .

Медиа-отрасль ищет новые решения, пробует новые форматы. Но все инновационные разработки по-прежнему рассматриваются как венчурные. Вряд ли можно указать какой-нибудь новый медийный проект в интернете, который уже состоялся как бизнес или превзошел авторитетом классические форматы — прессу, ТВ, радио. Если основной ценностью СМИ для инвестора считать успешность бизнеса и/или влияние, то эта ценность по-прежнему сконцентрирована в старых СМИ.

Ощущение заниженности интернета как источника информации есть у всех. В том числе внутри СМИ. Например, мало кто признается открыто, но факт таков: даже в крупнейших издательских домах редакторы относятся к текстам в онлайновых версиях более снисходительно и менее строго, чем к текстам в бумажных изданиях. Бумага священна, интернет — все стерпит. Спросите также у авторов, где им круче публиковаться — на бумаге или на сайте одного и того же издания.

Ровно такое отношение и в обществе. В этом у редакторов и у публики консенсус. Который абсолютно четко проявляется в рекламных расценках — сопоставимый объем рекламы в газете стоит гораздо дороже, чем на сайте того же издания. То есть можно математически вычислить пропорцию значимости публикации в газете и на сайте. Специально не считал, но навскидку можно утверждать (по пропорциям рекламных расценок), что сами издатели оценивают значимость публикаций на бумаге в 2–3 раза выше, чем на своих же сайтах.

И это речь идет о медийных сайтах, где публикации все же подвергаются редакционному отбору и доработке. А ведь в общественном сознании нет такого уж строгого разделения сайтов интернета на медийные и немедийные. В наивном массовом восприятии есть просто представление о «сообщении в интернете». То есть немедийные площадки еще больше снижают общую среднестатистическую значимость онлайновых публикаций.

Конечно, на восприятии публики сказывается инерция привычки. Миф об особой роли газет, о весомости печатного слова складывался несколько столетий, и цифровому слову трудно добиться той же весомости в глазах абстрактного читателя.

Но не одна лишь традиция оберегает силу печатного слова. Есть ряд технических характеристик, которые делают абстрактную публикацию в печати более значимой, чем абстрактную публикацию интернета или даже интернет-СМИ.

Объем текста в газете лимитирован чисто физически — площадью листа, количеством страниц. Это физическое ограничение обязательно рождает более строгий отбор. Да, в интернет-СМИ и в блогах нередко случаются шедевральные тексты, а в газетах и журналах — убогие. Но обобщенный читатель понимает, что тексту попасть в интернет гораздо проще, чем в газету или журнал. Это тоже работает на значимость печатного текста.

И еще одна важная техническая характеристика. Текст из интернета может быть изъят так же легко, как и размещен там. Его можно изменить уже после публикации. Исправить ошибки, политически подкорректировать суждения. В газете текст приобретает окончательную, застывшую форму; топором не вырубить. Это влечет особую, более высокую ответственность автора, которую ощущает и абстрактный читатель: все понимают, что ответственность за печатное слово выше, чем за интернетное. И дело не в редакционных установках, а в наличии самой технической возможности манипулировать с текстом после публикации. Даже если эта возможность не используется — поди, убеди массовое сознание.

Все это приводит к тому, что пресса, при всех своих недостатках (в оперативности, гибкости, всеохватности и т. п.) сохраняет свою влиятельность — плохо измеряемое, но массивное и покуда еще неплохо монетизируемое преимущество над интернетом. Парадоксально: пресса все равно умрет, но и в этот предсмертный период ее тексты будут в общем случае более значимы. Примерно также, как слово аристократа все равно весомо, даже если чернь уже победила и аристократ обречен.

Важно отметить, что при таком сравнении речь идет именно о факте публикации, а не о способе доставке текста. Газетный текст приобретает свою значимость в момент публикации, даже если читателю он потом доставляется цифровым транспортом. Конечно, многие уже потребляют газетные тексты через интернет. Но это все равно изначально газетные, бумажные тексты, отчетливо обладающие своим особым статусом значимости, который ощущается и при цифровой перепечатке.