– Я и граф Бенфорд ожидаем Вас в Зале Дракона, - он положил около меня платье и встал около решетки в ожидании, и даже не соизволил отвернуться.

Кажется, меня ожидает весьма бурное приключение во времени.

Вот бы мне еще и вернуться обратно в будущее, как раз в тот момент, когда я сниму платье. Что может быть веселее, чем предстать перед мистером Марли вот в таком вот виде.

Беднягу ждет инфаркт.

В Зале меня и вправду ждал граф, вот только его лицо я видела впервые. Потому что такое лицо я бы обязательно запомнила. Оно вызывало во мне какое-то странное чувство.

Он выглядел молодо, ему было от силы 25 лет. У него были черные, как у меня, волосы, собранные сзади, что безо всяких сомнений тут же напомнило мне Гидеона. Вот только глаза у графа были черными и издалека казались безжизненными, что заставило меня на мгновение окоченеть от страха. Он напоминал мне Ракоци более раннего периода.

Но едва я переступила порог, как он широко улыбнулся, отчего всякие страхи тут же улетучились. Нет. В его глазах оказалось столько жизни, сколько не соберешь в остальных.

– Шарлотта, верно?
– сказал он, перед тем, как поднять мою руку и поцеловать в ладонь. Ей-богу, неужели Шарлотта такое странное имя для 18 века. Гвендолин, наверное, и вовсе звучит как “интегральное исчисление”. – Меня зовут граф Бенедикт Бенфорд II. И я счастлив познакомиться с вами.

Наверное, я выглядела как чокнутая. Потому что я была настолько шокирована, что только и могла, что, разинув рот, пялиться на него, совершенно позабыв о поклоне. Но едва я вспомнила о нем, заговорил старик. Таким саркастическим тоном, что я даже диву далась, откуда в таком маленьком теле столько иронии.

– Распутник он, а не граф, - пробурчал он, смешно усаживаясь за стол, посередине Зала.

– Дядюшка, ну же, прекратите говорить всякие глупости, - он смеется так звонко, что мне кажется, что еще немного и стекло разлетится вдребезги.

– Так изволь, племянник, вести себя подобающе, - вновь пробурчал старик. Серьезно? Этот жизнерадостный парень и этот ворчун родственники? Граф с улыбкой закатил глаза, глянул на меня с видом «Он такой зануда» и сел на стоявшую в углу софу. Она была темно-зеленой и так напоминала мне о 1956 годе, что в глазах неприятно защипало. Бессмысленные дни, потраченные на наивную веру. И глупое «мы ведь всегда будем хорошими друзьями».

– Это ли не платье той дамы, что была обвинена в воровстве? – граф продолжал разглядывать меня с интересом, словно я была экспонатом в музее. Что это еще значит «не то ли это платье»?

– Да, то самое платье. Не держать же ее в темнице голой. Помилуйте! Нужно было ее одеть хоть во что-то! Вот и нашли платье… Как ее? Ах да, Марии Смит, - просто отвечает старик. Совершенно безразлично.

– Хорошая была казнь. Глянь, даже воротник не пострадал. У Льюса и вправду золотые руки, ни одной капли крови на ткани! Она была бы счастлива.

Кажется, меня сейчас вырвет. Перед глазами мелькала картина, как какой-то бедной женщине отрубают голову, она катится по земле, собирая грязь, а потом останавливается, смотрит на меня и выдает «Платье не пострадало»! И счастливо умирает.

Все-таки еще немного и меня и вправду вырвет. Вытащите меня из этого платья! Перспектива прогуляться голой по 18 веку теперь уже и не казалась мне такой бредовой. Я была готова одеть даже те лохмотья, что мне принесли в камеру, только не это платье.

– Итак, Шарлотта, ты утверждаешь, что ты рубин, - начал старик, положив локти на стол и сплетя пальцы. Он смотрел на меня так выжидающе, словно после слова «рубин» я должна была, как минимум сделать тройное сальто. А все, на что меня хватало, это держать рот закрытым, дабы не ошарашить их яичницей, которую я быстро съела утром. «Обед подан, милорд. Извините, что в таком виде, у Льюиса сегодня был плохой день. Ну, вы же знаете, как это бывает, когда капли крови все-таки остаются на платье. Бедный Льюис».

Да и как я собственно должна была на это ответить? Да если бы у меня спросили пароль, мой труп давно бы уже лежал в том подземелье и преспокойно себе гнил. В этом платье немало народу перемрет.

Черт возьми, когда же я вернусь в свое время? Мне так хотелось обнять маму, уткнувшись ей в плечо и пожаловаться на эту несправедливую жизнь. Я никогда не хотела быть здесь, не я, Шарлотта, должна была унаследовать этот чертов ген, испортивший мне всю жизнь.

И пусть никогда бы не смогла стать смелее, я бы не подвергала свою жизнь каждодневной опасности и Гидеон… Его бы я даже никогда не узнала. И что тогда лучше? Не знать боли и жить дальше? Или испытать все эти чувства, чтобы понять, что на свете есть прекрасное, даже если оно было все лишь ложью?