Норман согласился, и Карло согласился, и Жорж, и Абдулла, и Сантьяго, и я, и сразу условились, что беседа наша до поры секретная, подняли рюмки и забыли о ней, жили как прежде, – но семена были брошены. Мы снова становились матросами «Ра».

«…Однажды зимой, в солнечный день, между двумя взрывами смеха Сантьяго мне сказал: “Что ты скажешь, если узнаешь, что есть «Ра-2»”? Я не сразу смогла ответить, а когда ответила, то примерно так: “Я скажу, что «Ра-2» возможен в твоей жизни, но не в моей”. Вечером я спросила: “Ты действительно опять уедешь?” – “Да”. – “А другие?” – “Да, все решились”. – “Тогда сделайте судно понадежнее, я не могу каждый год помирать от страха”».

Это из записок жены Сантьяго, Андре. Кстати сказать, именно Сантьяго и пришлось «делать судно понадежнее», он разыскал и нанял индейцев-строителей, перевез их с озера Титикака в Марокко, – но об этом позже.

Всю зиму мы готовились к плаванью, утрясали служебные и личные дела, уговаривали близких и начальство – и стремились сохранить тайну, об этом просил Тур. Он хотел обойтись без рекламы и преждевременных сенсаций.

В январе я выступал в Московском телевизионном театре, и неожиданно ведущий на весь зал объявил:

– Друзья, это путешествие для Юрия Сенкевича не последнее, уже строится другой «Ра»!

Я оторопел, едва дождался, пока окажемся за кулисами, бросился к нему: «Что ж ты делаешь?!» А он говорит: «Это напечатано в сегодняшнем номере “Московского комсомольца”».

Да, шила в мешке не утаишь. И все-таки мы таили его, как могли, пока не наступила весна. Секреты кончились в мае. Опять Сафи, марокканский порт, и опять кипит работа. Корабль почти готов – что значит «почти», лучше не объяснять, это значит разрывайся пополам, затыкай двадцать дыр и беги за сотней зайцев, а ведь кроме корабля есть и багаж, вода, продовольствие, которое надо собрать, упаковать, погрузить.

У нас был сарайчик на берегу, он по площади примерно соответствовал «Ра-2», и вот в нем мы трудились в поте лица, раскладывали груз в пакеты, пересыпали рисом, чтобы адсорбировалась влага, прикидывали, где и что разместится.

Провианта набиралось несусветное количество, и способствовала этому главным образом жена Тура, Ивон.

Она приносила в сарай самые невероятные морсы, сиропы, соки. Мы ужасались: «Зачем это?» – «Ничего, мальчики, берите! Вы же будете совсем одни, удовольствий, радостей никаких, а как приятно посидеть в холодке и пососать лимонную конфетку!»

Здесь настает пора сказать хотя бы несколько слов об Ивон, и я это делаю с радостью и глубокой признательностью.

Первым тостом, который мы провозгласили на Барбадосе после прошлогоднего плаванья, был тост за Леди «Ра». И это вовсе не было формальным актом вежливости: пусть простит меня Тур, я очень его люблю, но временами мне – и не только мне – казалось, что жену его мы любим больше.

Она сама обшивала матрацы, на которых мы спали. Помнила, что Сантьяго предпочитает жесткие зубные щетки, а я – мягкие, что Жорж обожает спать на высокой подушке, а Карло – вообще без подушки. Учитывала наши пристрастия и уважала слабости. Съестное, снаряжение, бухгалтерия – все это лежало на ней, она за всем следила и все успевала.

Наряду с прочим, она еще перестукивала на машинке книгу, которую Тур за зиму не успел закончить и сейчас срочно дописывал, прячась в развалюшке рядом со стапелем.

В день, когда «Ра-2» предстояло крестить и спускать на воду, – опять цитирую записи Андре – женщина женщину застала врасплох:

– Ивон, вы ли это? Вы плакали?

– Да.

– Почему?!

Выяснилось, что Ивон только что перепечатала главу, где говорилось о затопленной корме, о сломанных веслах, о ветре и волнах, против которых мы были беззащитны.

Нам было легче, мы только плыли, а волновалась за нас она. И вновь ей выпадал черед волноваться.

Радио сообщило, что церемония спуска – ровно в одиннадцать. Официальные лица прибывали в черных автомобилях, с шоферами в ливреях. Ритуальные брызги козьего молока, шорох и хруст соломы – и судно в голубом море.

Лодка, спроектированная по рисункам и макетам лодок Древнего Египта и названная «Ра», была построена специалистами с озера Чад (Республика Чад) из камыша, добытого на озере Тана в Эфиопии.

«Двадцать пятого мая 1969 года семь человек из семи стран ступили на борт папирусной лодки в порту Сафи, в Марокко. Русский врач, американский штурман, египетский аквалангист, мексиканский антрополог, плотник из Республики Чад в Центральной Африке, итальянский альпинист и я сам, норвежец, руководитель эксперимента»

(Тур Хейердал)

Тут же мы его чуть не лишились.

Ветер был свежий, кораблик легкий, с буксирного катера вовремя не кинули конец – и нашу новенькую ладью потащило, как осенний листок, потащило и бросило – прямо на бетонный пирс.