Вдруг всплыло другое видение. Рука, с которой капает кровь. На пол. С руки Габриэля, порезанной осколком кристалла, капала кровь на пол в комнате Марисоль.

И она это видела, она, Кейтлин. Ее зовут Кейтлин.

Она снова пришла в себя.

— Габриэль?

— Да. Кейтлин, поговори со мной. — Его голос зазвучал с такой силой, что причинял боль.

— Габриэль, это правда ты? Я думала… ты разозлишься. После того, что я сказала…

Кейт не была уверенна в том, что именно она сказала. Или что вообще такое «говорить».

— Кейтлин, не… даже и не думай об этом. С тобой все в порядке?

Глупый вопрос. Кейтлин не могла ответить на него словами, поэтому отослала по сети, что их соединяла то, что похоже на пустоту. Небытие, вакуум, потерянность…

— Прекрати. Пожалуйста, остановись. О, Боже, Кейт, чем я могу помочь?

Кейтлин чувствовала, как ее засасывает тьма, и все, что ее держало, это связь с Габриэлем, словно тоненькая полоска света в башне. Она поддерживала здравый рассудок Кейт, но этого было недостаточно. Ей нужно больше. Ей это необходимо.

— Тебе необходимо видеть и слышать, — сказал Габриэль.

— Я даже не помню как это, — ответила Кейтлин. В ней начала подниматься истерика, отбирая остатки здравого рассудка.

— Я тебе покажу, — просто сказал Габриэль.

Затем он начал передавать мысли в ее разум. Мысли, которые сохранились в его памяти, о том, что он видел и слышал. Габриель отсылал ей все.

— Помнишь, как выглядит солнце? Оно горячее, желтое, и настолько яркое, что на него нельзя смотреть. Вот. Видишь? — В состоянии недостатка чувств, его голос казался Кейтлин настоящим, а не телепатическим. Габриэль дарил ей звук разговора. И отсылал картинки. Как только Кейтлин это увидела, то сразу вспомнила. Солнце.

— Хорошо, — сказала она. — Это хорошие ощущения.

— Так оно выглядит летом. Я вырос в Нью-Йорке, и иногда мама отвозила меня в это место возле океана. Помнишь океан?

Сине-зеленый холодный. Горячий песок между пальцами ног, такой рассыпчатый. Вода шумит и пенится, дети кричат. Вкус и запах соли.

Кейтлин жадно все это поглощала, с потребностью в каждом мимолетном виде, каждом звуке.

— Еще, пожалуйста. Еще.

— Мы пошли по деревянному мосту, только она и я. Она всегда покупала мне хот-дог и мороженое. У нее не было много денег, потому что старик все пропивал, но иногда она выпрашивала у него по доллару, чтобы сделать что-то вкусное на обед. Затем она давала мне мороженое, помнишь мороженое?

Сливочные, холодные шарики. Они липли к подбородку. А то темное имеет вкус шоколада.

— Помню. Спасибо, Габриэль.

Он давал ее все больше. Все свои наилучшие воспоминания. Каждый золотой день, каждую прогулку на скейтборде, каждую секунду перебивания с его мамой, когда ему было семь лет. Его болезнь, которая подарила ему способности.