Шрифт:
Валера знал, что за мать у его дочери. Веронике шестнадцать лет, ее сейчас можно качнуть в любую сторону. Да, это его дочь. Обстоятельства зачатия не имеют уже никакого значения. Между прочим, кто из людей вообще может похвастаться, будто знает, как именно проказничали его родители?
Конечно, возможностей немного. Гонорары небольшие, хотя зовут, приглашают. Основной доход давала квартира жены на Беговой, досталась после кончины тещи, квартирку догадались в свое время не продавать, и она теперь стала вроде ренты.
Жилплощадь! Как ее теоретически презирали мальчишки шестидесятых. Пьем за яростных, за непохожих, за презревших грошовый уют! Вьется по ветру веселый Роджер, люди Флинта песенку поют!
Когда Валерка пел про пиратов, казалось, что лучше этого ничего и не бывает – плыви по морю, грабь проходящие суда, пей ром и пой песни. Никаких тебе прописок и квадратных метров. Однако в действительности вышло, что черта с два бы помогли Времину люди Флинта (которые обернулись на Руси космическим ужасом новых времен), если бы не старая добрая жилплощадь.
Половину жене отсылает, но половина-то его.
Можно помочь дочери, можно.
Тем более оба законных отпрыска в Америке и на отца им начихать.
Тем более по утрам такая тоска. И вспоминается не Люба-пушинка, не Оля темненькая или Оля беленькая, а что-нибудь совсем страшное.
Виринея, например.
Глава пятнадцатая,
в которой Грибовы и Времины готовятся к встрече на высшем уровне
Это был ее мир. Не по эту сторону экрана, непонятный и непредсказуемый, а по другую. По ту сторону. По-ту-сто-ронний. Мир, который показывали. Понятный мир. Показной.
Карантина смотрела все подряд и уверялась, что в том мире она могла бы быть где угодно, кем угодно. Просто среди зрителей, всегда радостных, всегда оживленных, – но не молча бить в ладоши, а сказать СВОЕ МНЕНИЕ! Немножко волнуясь, потому что когда тетки сильно волнуются, они выглядят совсем уж идиотками. Но когда они спокойны и убеждены в полной правоте своей – то это какие-то фашистки отмороженные.
Как можно здесь, на этой земле, где баб никто никогда в грош не ставил, быть убежденной в собственной ценности и правоте?
Нет, надо волноваться, но в меру. Многие темы, возникавшие в ток-шоу и репортажах, она знала неплохо. Про алкоголь, про детей, про пластические операции. Одна идиотка ее доконала. Замужем, и муж хороший, тихий, любящий, пошла жир откачивать с живота, а ей дырку сделали в кулак, инфекцию занесли, стала инвалидом.
С таким мужиком – и она поперлась живот резать. С тела не живет, все есть – семья, работа, детишки, ну не идиотка? Идиотка. Пластика – она профессионалам нужна, которые телом торгуют. Проституткам, телеведущим, актерам.
Кстати, Карантина чувствовала в себе силы и посерьезнее укрепиться в Том мире. Вести женскую передачу? А почему нет? Ума бы хватило. И уж совсем запросто Карантина представляла себя в роли Главного персонажа. Того, о ком речь.
«Шестнадцать лет Катаржина Грыбска скрывала от дочери тайну ее рождения…»
«Известный певец отказался видеть мать своей дочери…»
«Она жила в Париже, но сердце ее было в России – там, где без отца и без матери росла маленькая Вероника…»
Ее путаную жизнь, ее некрасивую историю можно было вот как-то так ритмично-энергично переформатировать в серию эффектных лозунгов. Перевести из одного мира в другой. Где царили другие законы. В реальном мире ничто не доставалось людям на даровщинку, наоборот, свое – законное могли отнять запросто, а в мире показном существовала возможность чуда.
Выигрывали миллионы, становились звездами. Было! Было с такими же уродами, как ты, ничуть не лучше.
С такими же уродами из попы вынутыми, без образования, без ума, едва-едва говорящими на русском языке, без чести и совести, с руками-крюками и пустыми глазами дегенератов.
Там, в показном мире, часто бывали похожие на Катаржину шлюхи – и настоящие, и сыгранные актрисами. Шлюхи сыгранные вели фантастическую жизнь – в них влюблялись, на них женились. Правда, чаще хмурые менты находили их в виде трупов. Настоящие же хорохорились, называли себя светскими львицами и профессиональными содержанками, бойко рассуждали о морали и было видно, что им повезло, их еще как следует не били. Добрые мужчины попадались. Есть ведь люди, которые не станут бить животных, даже грязных и опасных.
Потому как вообще-то многие русские мужчины отличались свирепой ненавистью к проституткам, непонятной в масштабах своих, и неутолимой злобой. Один смешной парень пробовал объяснить Катаржине, что они ненавидят не ее, а сами себя, но она этого не поняла. Как это – сами себя? Сами себя они по едалам не бьют.
Вот вчера в Луге она встретила немолодую хромую собаку, которая как-то боком, вихляясь, пыталась перебежать улицу. Можно было при виде этого существа, еще более униженного и ничтожного, чем Карантина, подойти и дать пинка. Отвести душу. А она ей свою шаурму скормила. Пускай! Тварь скулила, смотрела слезящимися глазами. Нелепая дворняга, родилась, как говорится, от случайной связи. Что-то от овчарки, что-то от лайки.