Шрифт:
— Мы обратили в бегство Сивобородого и его шайку. Но на сегодня хватит искушать судьбу!
Туссен подхватил:
— В своем стремлении к вам мы так спешили, что чуть было не угодили в пропасть более глубокую и зловонную, чем сама преисподняя!
Жан завершил рассказ:
— Наконец, мы взяли в проводники заупокойного звонаря и последовали за ним без всякого трепета перед душами усопших, которые вились над ним. И все это мы превозмогли единственно из любви к вам!
Мадам Гильеметта рассмеялась от всей души:
— До чего же лихо вы поете на три голоса! Настоящее трио. Надо бы вам придумать название!
Какое-то время все галдели наперебой, но вдруг Туссен хлопнул себя по лбу:
— Генеральные штаты! [37]
Мадам Гильеметта призналась, что не понимает. Туссен улыбнулся:
— Ну да, мы сами и есть Генеральные штаты.
Он глубоко поклонился Жану:
— Церковь…
Он отвесил Франсуа чуть менее почтительный поклон:
— Дворянство…
Потом выпрямился с каким-то озорным подскоком:
37
Высшее сословно-представительское учреждение во Франции 1302— 1789 гг.
— И народ! А все вместе мы — Генеральные штаты!
Его объяснение вызвало единодушный восторг. Девицы хлопали в ладоши и пронзительно требовали сказать речь. Жан опять вскочил на столик и, напустив на себя благочестивый вид, сложил руки.
— Вот Церковь: самая грешная из всех троих, суровая к слабым, угодливая перед сильными, не имеющая ни веры, ни милосердия, ни сердца; распутная, бесстыжая, порочная, заблудшая, растленная, развратная, сластолюбивая, блудливая, извращенная, похабная, нечестивая и святотатственная — клянусь волосом с лобка Святой Девы!..
Мадам Гильеметта и ее девицы торопливо перекрестились. Разумеется, сейчас Жану хорошенько досталось бы от них на орехи, но Франсуа отвлек внимание на себя. Он схватил лежавшую на полу медвежью шкуру, набросил ее на спину и вразвалку прошелся по комнате, испуская при этом утробное ворчание.
— А вот дворянство: тупое, глупое, невежественное, грубое, неуклюжее, неотесанное, звероподобное, себялюбивое…
Он забился в угол комнаты и притворился, будто защищается от невидимой угрозы.
— Боязливое, пугливое, малодушное, трусливое…
Он вернулся к компании, рыча еще более причудливо:
— И глупое-преглупое, как скот! [38]
Теперь настал черед Франсуа получать почести. Но когда на столик влез Туссен, тишина снова восстановилась. Однако, ко всеобщему удивлению, он оставался неподвижен и не произносил ни единого слова. Наконец мадам Гильеметта потеряла терпение.
— Ну же, народ! Народ-то что делает?
— Народ?
Туссен приложил палец к губам:
— Безмолвствует…
38
Непереводимая игра слов: bete значит и «глупый», и «зверь, животное».
Потом испустил глубокий вздох, надрывающий сердце.
— Страдает…
Быстрым движением Туссен открыл кошель Франсуа, привешенный к поясу, вынул оттуда горсть монет и швырнул девушкам.
— И платит!
Это вызвало целую бурю восторга. Все били в ладоши и кричали:
— Да здравствует Церковь! Да здравствует дворянство! Да здравствует народ! Да здравствуют Генеральные штаты!
Мадам Гильеметта собрала деньги и принесла графины с вином. Они чокнулись все вместе. Потом хозяйка ушла с прочими девушками. Остались только три пары.
Они пили много и засиделись допоздна. Жилетта из Берси захотела сыграть в игру «не солги». Жан хотел было воспротивиться, но остался со своим мнением в одиночестве, и игра началась. Жилетта спросила Франсуа:
— Кем была та, что получила твой первый поцелуй?
Такого вопроса Франсуа не ожидал, но не захотел от него уклоняться. Сначала этот безумный день в парижской толпе, потом победа над Сивобородым и выходка с медвежьей шкурой, которая разом стерла столько дурных воспоминаний, — все это привело его в восторженное состояние. Он прыснул со смеху:
— Это был мальчишка!
Жан повернулся к нему с нескрываемым интересом.
— Решительно, ты гораздо более непредсказуем, чем мне казалось. Так значит, с ним ты и…
— Нет, со служанкой.
Жан похлопал его по плечу.
— Вот тут я скорее узнаю своего братца-рыцаря! Ты преследовал ее сквозь череду пустых комнат. Она искала спасения, но не находила… Или же все это произошло на природе. Ты валишь ее в кусты…
— Да умолкни ты, наконец! Она была старше на десять лет и уложила меня в постель, как младенца!