Хос-спа-ди, весь-ва-ца! – квакнула где-то в подворотне сознания мать.

Мусора, мусора много будет, плохие таракандар! – вторила ей Азатгуль.

– Идите в жопу, – сказал Костя им обеим, а заодно и собственным внутренним таракандарам, быстро дожевал бутерброд и улегся.

Наверху глухо громыхнуло.

Надеюсь, это табурет свалился набок, когда Виктор Палыч повис в петле.

Для бывшего слесаря дядя Витя пил не очень много, но имел дурную привычку, чуть выпив, засыпать в ванне, оставляя при этом открытым кран. И даже не думал оплачивать ремонт. Вот уж кто настоящий вредитель, не зря от него и консьержка воет. Впрочем, эта от всех воет… Костя был уверен, что и ему от нее тоже достается. «Тридцать два уже, а ни жены, ни детей, а си-ме и па-ду-мать не-ха-да…».

Почему старики всегда мешают жить молодым? Новое поколение должно мягко сменять старое, как после выхода новой операционной системы уходят в прошлое предыдущие. Жаль, что их – Азатгуль, дядю Витю, мать и им подобных – нельзя стереть с винчестера планеты Земля.

Жаль, что их нельзя раздавить, как тараканов.

Жара и влага пропитали комнату. Простыня липла к коже. Спасаясь от духоты, он повернулся на спину, спихнув ногой одеяло. Все равно было душно. Температура?.. Могло продуть, пока шел еще разгоряченный от Вики. Костя помнил, что градусник лежит на верхней полке в боковой секции шкафа, подле кровати. Рядом с баночкой шипучих «Упса» и другими таблетками, за коробкой из-под обуви, в которой он устроил склад старых носков. Отыскать среди всего этого барахла термометр казалось так же просто, как Рокки Бальбоа нокаутировать Ивана Драго в первом же раунде. Но, может, дело не в температуре? Может, он просто переутомился, не выспался, да и нервы ведь не железные.

Костя попробовал отвлечься, вспомнить сегодняшнее свидание, Вику. Ее ласки… У него с первого раза толком ничего не вышло – слишком долго вся его половая жизнь сводилась к мимолетным передергиваниям шкурки под одеялом. Так что девушке пришлось помогать. Сейчас ее помощь ему тоже не помешала бы, но перед глазами вместо блондинки с маленьким, упруго выпирающим под юбкой задом внезапно нарисовалась мать, непотребно пьяная и голая.

Свесив меж целлюлитных бедер многочисленные жировые складки, Елена Николаевна по-жабьи растеклась на столике перед кроватью, где стояли ноутбук и совмещенный с ксероксом принтер. Открывала и захлопывала гигантскую пасть, словно порываясь издать любимый всеми жабами звук, но изо рта с протяжным шелестом – ссскырсссссск – выскакивала бумага. Потом мать сыто рыгнула и превратилась в Азатгуль, лицо которой снежило помехами, как кинескоп старого «Рубина». Пару секунд спустя помехи исчезли, на экране, то есть прямо на лице казашки, возник Виктор Палыч, в классических трениках и майке дающий интервью для ТВ-3. Дядя Витя с умным видом жевал гречку и рассказывал что-то про санитарно-эпидемиологическую ситуацию в Митино. И мял в мозолистой ладони бумагу для ксерокса – ту самую, которой блевала мать.

Косте было что сказать дяде Вите о соблюдении чистоты и порядка в их доме. Он хотел попросить – нет, потребовать! – чтобы тот больше не оставлял открытым кран, потому что в прошлый раз на обоях проступили темные сырые пятна, которые затем, засохнув, вздулись уродливыми пузырями. От этой сырости, а еще от жары, хотел сказать Костя, в доме могут завестись большие черные таракандары. Зулмат какие голодные. Еще он был готов умолять, пасть перед столиком на колени и молить, молить со слезами на глазах, только бы дядя Витя прекратил мять и царапать бумагу, потому что тихое, шелестящее скырск-скырск сводило с ума.

Или нет, ничего в руках у соседа не было. На самом деле бывший слесарь выполз из телевизора и, проникнув в спальню к Косте, вскарабкался на шкаф. С трудом пропихнул свое грузное тело в узкую нишу под потолком и сосредоточенно скреб отставшие от стены обои.

Скырск, скырск. Скырск, скырск, скырск. Пауза… Скырск-скырск, дядя Витя, смешно дрыгая пятками, заполз в угол и, скырск-скырск-скрылся из вида.

Надо его найти, скрыск-скырск. Хотя он, скырск, может, скырск, и подождать, скырск-скырск-скырск.

Костя не хотел слушать эти мерзкие звуки и видеть мерзкого дядю Витю тоже не хотел. Это, в конце концов, его сон, а не чей-то еще. Стоило подумать об этом, как назойливый сосед исчез. Последний, кого Костя увидел во сне, был его отец. Не отчим – родной. Верный напарник по играм и рыбалке, старший товарищ во всем, что касалось компьютерных прибамбасов. Именно отец подарил Костику его первую игровую приставку, «Денди», а до нее древний БК, понимающий компьютерный язык «бейсик». Теперь отец лежал в сосновом гробу, покрытый саваном, как будто запорошенный снегом по плечи, и держал в сложенных на груди руках простое деревянное распятие. За изголовьем гроба стояла крышка – словно долговязый солдат в коричневой шинели, лениво прислонясь к стене, ждал приказа вступить в бой. Комната, в которой маленький Костик угадал сени родной хаты, источала холод и мрак. Сладко пахло подгнившим сеном и плесенью.

Но это же сон. Разве сны пахнут?..

Отец медленно повернул голову и посмотрел ему прямо в глаза.

«Поди-ка сюда, сынка», – сказал отец, и его густые черные усы зашевелились

как тараканы.

…Маленький Костик робко шагнул вперед. В нем боролись два чувства: желание обнять папу и страх, что тот схватит его за плечи своими большими руками и затащит в гроб.

«Поцелуй батю в щечку», – тень пала на бледное худое лицо, глаза папы стали черными

как тараканы.

…Костик приподнялся на цыпочках, чтобы прижать губы к сухой и прохладной папиной щеке. Усы неприятно кольнули кожу.

«Сынка, скырск-скырск», – глухо сказал отец.

Тут Костя вспомнил, что отец уже давно мертв, и что сам он сейчас находится за многие километры от дома, в съемной квартире в Митино. Он сейчас спит…

И У НЕГО ПО ЛИЦУ ПОЛЗЕТ ТАРАКАН.

Вскрикнув, Костя вскочил с кровати и метнулся к стене. Хлопнул ладонью по выключателю. Электрический скальпель полоснул зрачки, перед глазами замельтешили черные точки. Косте на миг почудилось, будто это десятки, сотни тараканов разбегаются по углам комнаты. Он ощущал прикосновения мерзких щетинистых лапок повсюду: на животе, груди, шее, щеках. И ему все еще было щекотно.