Песня разучивалась на спевках всеми сотрудниками НТЗ Гусьлебедь, а автору ее, в качестве поощрения, сам Лежачий разрешил опубликовать в очередном номере многотиражки любовно-упадочное стихотворение:

Так как А. Возможный числился все же одним из авторов крыльев, то Лежачему было неудобно не пригласить его на испытание опытной модели. Это могли бы воспринять как зажим. Поэтому Лежачий, зная нелюбовь Возможного к дальним поездкам, послал в Ямщиково двух сотрудников заведения — с тем чтобы они уговорили его приехать. Кроме того, им было поручено вручить Алексею Возможному текст речи — тот должен его заучить и произнести после испытания крыльев. Речь была составлена поэтом Переменным под руководством самого Лежачего. Проза там чередовалась со стихами:

Вскоре оба сотрудника — секретарша Лежачего Малина Стриптизоявленская и крыловед-эстетик Виктуар Площицын — прибыли в районный город, а там на подотчетные деньги наняли легковую машину и под вечер были в Ямщикове. Они зашли к Возможному, и тот согласился ехать. Гости пробыли в доме недолго, они решили ждать Алексея в машине.

Пока Алексей собирался в дорогу, Стриптизоявленская и Площицын завели разговор о Возможном. Они разговаривали при шофере, которого считали человеком темным, — а он все запомнил.

— Даже серванта нет — вы заметили? — сказала Стриптизоявленская. — А еще изобретатель называется!.. А как старуха-то на нас смотрела — вот-вот в глаза плюнет. Не любят здесь культурных людей!

— Да, дико живут, — согласился Площицын. — Книг, правда, у него много, но ведь книги-то нынче недорогие, этим не удивишь. А вот я по двору проходил — заглянул в сарайчик. Думал — гараж, а там корова! Смех! Вместо машины — корова! А еще изобретателем себя считает... А жена у него ничего, красивая.

— Но вы заметили, как она одета? По моде восемнадцатого века!.. И уже ребенка завела. А сам этот Возможный — хам. Когда вы ему сказали, что вы один из его соавторов по крыльям, он и глазом не моргнул. Вот и работай на таких!

— Вообще не понимаю, почему его считают изобретателем, — сказал Площицын. — Совсем мальчишка еще, да и живет в деревне... И какая наглость — отказался произносить благодарственную речь! Что мы теперь Лежачему скажем?

— Хорошо бы нам уехать сейчас вдвоем, — задумчиво молвила Стриптизоявленская. — А в энтэзэ мы бы сказали, что этот горе-самоучка умер, в связи с чем окончательно утратил творческую инициативу и замкнулся в узком кругу внеслужебных интересов. Правильная формулировка?

— Формулировка-то правильная, но, к сожалению, это невозможно, может шум подняться, — высказался осторожный Площицын. — А что это за птица на заборе сидит? — Он взял свою стильную самшитовую трость, на которой было выжжено: «Люби меня — а я тебя. Память о Сочи», и вышел из машины. Послышался удар, еще удар. Затем Площицын втащил в машину мертвую сову.

— Охотничий трофей! Ну и глушь здесь — дикие птицы на заборах сидят! Я ее палкой как тресну!..

— Какой вы молодец! Настоящий мужчина! — восхитилась Стриптизоявленская.

— Это вы ручную сову убили, — строго сказал шофер. — Это сова Алексея Потапыча, ее здесь никто не трогал.

— Что же теперь делать? — испуганно протянул Площицын. — Ведь этот самоучка еще с кулаками полезет.

В это время появился Алексей Возможный. В драку он не полез, а молча взял сову и ушел куда-то в темноту. Потом вернулся, сел в машину и всю дорогу молчал.

В НТЗ Гусьлебедь настал день торжественного испытания опытного образца модернизированных крыльев.

Было солнечное утро. Многочисленные гости сидели во дворе на стульях, вынесенных для этой цели из комнат и залов заведения. Для Лежачего и Алексея Возможного были поставлены широкие кресла, а для восемнадцати соавторов три больших дивана. Двор был радиофицирован, и, чтобы гости, сидевшие в задних рядах, находились в курсе событий, Виктуар Площицын, держа в руке микрофон, рассказывал о ходе подготовки.

На вышке стоял бледный поэт Переменный — ведь по штату он числился крыловедом-испытателем и теперь должен был выполнить свои прямые обязанности.