Слова Анубиса покоробили самолюбие Анджея. Может, намекает на то, что он променял талант художника на канцелярское кресло в институте?

В это время за столом произошло некоторое замешательство, так как листы с рисунками пошли по рукам, что дало возможность Круку дотянуться до кубка с сигаретами. Наблюдательный человек смог бы заметить, что экс-барон берет по ошибке сразу две штуки, причем одна из них по дороге исчезает где-то в полах его пиджака, прежде чем другая достигнет уст автора некогда сочиненных песенных текстов. Но никто этого не замечал, зато через минуту все могли видеть, как внимательно слушал и одобрительно кивал головой Крук, когда председатель излагал решение по делу пяти художников.

— Возражений нет, не вижу, переходим к следующему вопросу.

Перешли, значит, наступило время, когда Анджей обычно покидал зал заседаний, как делали это и консультанты по другим специальностям.

Он и сегодня хотел было поступить таким же образом, тем более что до сих пор не было желанного телефонного звонка, но Чайна, господствующий тут над всем, уловил его состояние и мигом подсунул записку:

«Пан К.? — удивился Анджей. — Здесь несколько человек на букву К., вот хоть бы Крукевич, но он, конечно, не в счет. Наверное, имеется в виду Карпацкий, он редко бывает в институте и к тому же любит высказывать собственное мнение по некоторым вопросам».

Кивком головы Анджей выразил свое согласие остаться и в ожидании девятого пункта повестки дня полностью отключился от того, что происходило. А на заседании по-прежнему вносились предложения, не было возражений и решения принимались одно за другим, умножая записи в книге протоколов, которыми венчались все комбинации Чайны и Боровца.

Было уже двенадцать, а пани Зофья все не присылала гонца с приглашением к телефону. Дальнейшее ожидание стало казаться Анджею безнадежным.

Не подадут оттуда никаких признаков жизни. День развеял все ночные иллюзии, и, наверное, там, у нее дома, все вернулось в прежнее состояние.

«Нет, этого не может быть, — отгонял он зародившийся страх, — она обещала, клялась, глаза ее светились так искренне. Она опять поверила в себя, ему удалось пробудить в ней желание жить, ее следует только поддержать».

Он встал, шепнул Чайне, что отлучится на минуту к телефону, а за дверью почти побежал. В гардеробной нашел Матеуша, объяснил ему, что и как, дал денег, вручил конверт с адресом, написанным заранее еще в кабинете, и сказал:

— Пан Матеуш, как можно быстрее, позже там можете никого не застать и дверь будет закрыта.

— Я мигом, дорогой профессор. На Польную меня кто-нибудь из них подбросит, заседание еще долго продлится, — показал он на сидевших в гардеробной шоферов, которые попивали черный кофе, потому что у них тоже было низкое давление.

Вернувшись в зал, Анджей немного успокоился. Собственно, ничего не изменилось, но сам факт, что он уже начал что-то делать, действовал на него успокоительно. И мысли потекли в несколько ином направлении. Она, наверное, спит, так было бы для нее даже лучше, все-таки отдых после таких тяжелых дней поможет ей прийти в себя. Он уже размышлял, куда бы повести Эву обедать, ее нельзя оставлять одну, за ней нужно присматривать все время, и не только сегодня, но и завтра, и ежедневно.

«Но ведь Рената будет ждать с обедом?»

Чепуха, позвонит ей из города, скажет, что поехал на официальный прием. Так не раз уже бывало, да и вообще — хватит заниматься ханжеским благородством.

Это все уже в прошлом. Теперь всюду побеждает молодость.

Молодость! Он огляделся вокруг. Одни старики, лысые, седобородые, ловеласы на пенсии, и лишь несколько человек, те, что из кино и театра, — его ровесники. В общем-то, в этой среде он никогда не тяготился своими немолодыми годами. И только встреча с юностью могла, прямо скажем, открыть присутствующим катастрофическую картину правды. Откуда-то появились даже дерзкие мысли, взыграло мужское тщеславие. Если бы по мановению волшебника сюда вошла Эва, какое это вызвало бы изумление на лицах присутствующих, какая зависть засверкала бы в их глазах. Как причмокивали бы они. Потрясающая девушка! Ведь он знал, что делалось в этом зале, когда — очень, правда, редко, в особых случаях, — сюда входила секретарша Чайны, черноволосая Ядзя, красивая девушка с молочно-белой кожей, белизна ее обнаженной шеи и полуобнаженных плеч просто слепила глаза.

Когда Ядзя легкой походкой входила в зал в коротком платьице, крепкая и гордая, она напоминала гибкую циркачку, вышедшую на арену с абсолютной верой в свое умение, которое позволит ей через минуту легко вскочить на коня. И казалось, будто зрительный зал только и ждал ее прихода. За исключением Чайны, которому можно было и не восхищаться ею в такой обстановке, ибо у него были для этого и другие возможности. У остальных членов совета путались мысли, они выходили из задумчивости, в которую погрузились, чтобы отвлечься от заседания, и будто ослепленные глядели на Ядзю. А она вдруг заливалась румянцем, от ее щек, от едва прикрытого бюста веяло молодостью, и казалось, запах весны льется прямо на зеленое сукно.