Утром, хоть и продолжало привычно грохотать и спереди и сзади, вдруг перестали прибывать раненые, словно ножом отрезало. Медсанбат в момент весь уснул, словно зачарованное королевство в сказке про спящую царевну. Берестов себя буквально за шкирку поволок проверить посты, которые он на ночь выставлял, и люди понимали – зачем. Ноги не шли, словно сапоги из чугуна… Нет, это голова чугунная скорее, а сапоги – свинцом налиты, как водолазные боты.

Очень огорчился тем, что половина часовых из санитаров нагло дрыхла. Пришлось пинки раздавать, а потом еще мораль читать, хотя видел по осунувшимся лицам, что без толку это, просто не слышат, оглушенные тяжеленной работой без отдыха. Трое пехотинцев ночных порадовали, их пост был на въезде, в свежевырытом неглубоком окопчике для стрельбы с колена, на большее сил не хватило – двое, все же дрыхли, зато пулеметчик бдил, чем полил благоуханным маслом сердце старлея. Курил, правда, вонючую самокрутку, но – бдя, и держа курево как надо – в кулаке, чтоб незаметно было со стороны.

Начштаба присел рядом – и как в омут провалился. И вроде как тут же проснулся, потому как пулеметчик толкал его в колено и тревожно шептал:

— Тащ летн, тащ летн, гляньте! Да гляньте же! Немцы вроде!

Несколько секунд не понимал, потом как из-под воды вынырнул, захлопал глазами.

Совсем рядом стоял грузовик, следом вставали другие – штук пять-шесть, в утренней дымке было сразу не понять. На секунду мозг выдал приятное – наши грузовики за ранеными приехали, но тут из кузовов дружно стали выпрыгивать очень уж знакомые силуэты, бодро и тихо, умело и без шума, разворачиваясь в атакующую цепь.

— Да их тут не меньше роты! — ужаснулся Берестов, прикинув вместимость грузовиков, и непослушными губами шепотом рявкнул единственно возможную команду:

— По пехоте пготивника, дисдансия двести метгов – коготкими – огонь!

И даже сам удивился боком сознания, что приказ его поняли как надо.

Пулеметчик высадил диск в момент, отчего немцы заученно залегли и дружно забарабанили в ответ, их грузовые машины, показав блестящую выучку, тут же рванули задним ходом, не тратя времени на разворот и хоть сам старлей именно их и обстрелял, но ни одна не остановилась и не загорелась, хотя вроде должны были бы. То, что он в них попал – Берестов был абсолютно уверен, стрелял он весьма прилично. Да и винтовка была уже знакома. В училище курсантам давали мосинку, "максим", ДП, а СВТ тогда была окутана таинственностью, о ней только слухи ходили. Новомодные, удивительные в своей силе – автомат ППД-40 и самозарядку модифицированную СВТ-40 он смог изучить только после госпиталя. Дивизионное стрельбище было совсем близко от больнички и как-то так получилось, что с комендантом полигонным отношения наладились сразу и добротно. Стрелять Берестову нравилось, он любил оружие и потому если только была возможность, то он старался научиться всему, что там было возможно. План по обучению персонала разным военным штукам батальон имел, вынужденно исполнял, скрепя сердце, и сам Берестов частенько затыкал очередную вакансию для обучения собой, в том числе и потому, что чувствовал свою ненужность в мирное время. Поколотился немного, пытаясь доказать необходимость учебы той же стрельбе, но ему неоднократно мягко и интеллигентно, хотя и непреклонно, напоминали, что все врачи работают не покладая рук, ровно то же они будут делать и в военное время, причем именно этому – медицине – их и научили уже, а вот он – должен быть образцом и источником военных знаний. На случай если как раз придет именно военное время. Работы невпроворот, не надо отвлекать. То, что нужно – так персонал уже научен. Противогазы медики умеют надевать по нормативам? Умеют. Строем ходить научились? Ну, в общем. Спорить с Левиным получалось себе дороже. И потому, что тот был главнее и по причине косноязычия проклятого. И да, медики работали много и постоянно, действительно работы много было у них. А он вроде как сбоку припека. [3]

Свою документацию старлей вел безукоризненно, обязанности исполнял старательно. И именно на занятия и на стрельбы он повадился ходить, как кот за сметаной. Ибо по бабам он был не ходок по понятной причине, жена пропадала сутками на работе, что ему еще было делать? Водку пить или книжки читать – или вот так вот. Пить адъютант старший не считал возможным, чин свой позорить и звание советского командира, тем более, что в армии помнили повальное выкидывание из рядов за пьянку, как с 1937 пошло, так и до самой войны строгости накатили, а с книжками в этой местности была настоящее горе. То, что было в небогатой и скудной дивизионной библиотеке – давно прочел, а больше тут книжек и не было вовсе, разве что на польском языке, а кому этот язык теперь тут нужен?

И еще имелась причина. С оружием в руках забывал Берестов о своей беде. Многие увечные стараются компенсировать – и результаты при этом выдают неплохие. И НШ по той же дорожке пошел. Знания просто впитывал. Особо применить было негде, но учился самозабвенно. Хватал все, что подворачивалось. Даже машину немножко научился водить и чуточку ознакомился с тем, как устроена и работает пушка-сорокапятка. Это, конечно, все было полуофициально, но никто его не гнал, а у преподавателей есть такое – им хоть кота дай – и коту лекции прочтут. Так что Берестов вполне за довоенное время поднатаскался и в матчасти и в стрельбе. И кстати не только из стрелковки, но и из пушки вполне мог бахнуть, освоив в плане чего куда совать, да и в армейском рукопашном поднаторел, физо многие занимались, но и приемы интересные некоторые знали и при желании могли показать что да как. И начштаба учился от души.

Иначе спрашивается – а чего еще делать все свободное время? Подчиненных донимать? Так на это много времени не надо. Да и руки у него были коротки.

Теперь учеба пригодилась. То, что немцы залегли, было замечательно, если б рванули ходом – смяли б без вопросов. А так – уже теряли время. Лупили правда от души, патронов не жалея, и пулеметов с их стороны оказалось не меньше шести, но что хорошо – ни одного станкового. Над головами шелестело смертью, пули били в бруствер, так что земля летела фонтанчиками, головы не поднять. Один из троих санитаров неосторожно высунулся, тут же рыхлым комом свалился навзничь.

Вбивая вторую обойму в СВТ, Берестов мельком глянул на него. Наповал, даже глаза не успел закрыть, так и уставился в небо и на побелевшем лице – удивление. Холодом прошибло – а ведь не уйти. Силы несопоставимы. Огонь велел открыть, толком не подумав, на рефлексах только, теперь поздно было спохватываться.

— Не удержим! — оскалил зубы пулеметчик, меняя уже второй пустой диск. Над головой вроде как стало посвистывать реже – медсанбатовские проснулись, очухались, заметались между палаток, даже кто-то оттуда стрелять взялся, и основная масса немцев не удержалась, стала пулять по хорошо видным мишеням. Берестов это заметил, не стал рассуждать долго, а шустро высунулся и влепил по три пули в пулеметные огоньки, справа и с краю, что были напротив, прикинув так, чтоб пулеметчику прилетело точно. Попал или нет – заметить уже не успел, спешно пригибаясь. Успел вовремя – фуражку с головы сдуло и как просквозило что над макушкой, потекло моментально горячее и неприятное по шее. Тронул рукой – кровища. Тут же стало не до того.

— Последний ставлю! — взвыл пулеметчик. Его напарник суетливо совал патроны в пустой диск, но видно было, что парень этот, белобрысый здоровяк, скорее сильный чем ловкий и пальцы у него, вполне возможно, могут подковы гнуть, но для быстрых и тонких операций мало годны. Вроде не паникует, просто руки вот такие. Значит, сейчас пулемет останется без патронов и заткнется. И – все.

Когда курсант Берестов учился на лейтенанта, он не раз представлял себе свою героическую гибель. И тогда для него помереть было совершенно не страшно, главное, чтобы – красиво и героически, чтоб – как в кино. Такие мысли были даже приятны, немножко ужасали, и по коже пробегала приятная холодящая истомная дрожь. И тот Берестов скорее всего держал бы позицию до конца, как вбитый гвоздь. Только вот другим он стал сам и кроме себя теперь еще думал и о подчиненных. А после боев на Карельском твердо убедился – вся эта киношная картинность – чушь собачья.