Они встретились на небольшой террасе над садом. Там росли азалии и классические розы на длинных стеблях. И там, конечно, чётко чувствовалось присутствие Зелле.

— Говорят, остаётся хороший шанс для апелляции, — говорил де Маслофф. — И, разумеется, нельзя исключить возможности помилования.

Грей всё ещё не мог прикурить сигарету, не мог даже пошевелить рукой.

— Почему бы тебе не сказать это просто, Вадим?

— Ники, послушай. В подобных ситуациях всегда есть возможность. Заступничество Голландии. Президентский пересмотр...

— Просто скажи это, Вадим. Её собираются убить...

Молчание друга, сейчас громче крика, стало как бы подтверждением. Он поднялся со своего стула и подошёл к краю террасы. Спустя ещё мгновение он начал разминать плечо, двигая им вверх и вниз, вперёд и назад. Плечо было словно деревянное, и он не мог справиться с болью.

— Где она?

— Ники, не делай этого.

— Где?

— В Сен-Лазаре. Ники, ради Бога, послушай меня...

— А где Данбар?

— Ники, пожалуйста.

— Где?

— Четвёртый этаж «Континенталя». Ники, не делай этого.

Чтобы закрыть тему, Грей повернулся и взглянул на него, он видел, как закрывается здоровый глаз.

— Я не прошу твоей помощи. Я просто хочу, чтобы ты не пытался меня остановить.

— Ники, если бы ты только мог увидеть себя хоть на мгновение, только на одно мгновение.

— Однако мне понадобится твой револьвер. И несколько патронов.

— Ники, как ты можешь считать, что она такого заслуживает? Как ты можешь считать, что кто-нибудь заслуживает такого?

Грей опять начал разминать плечо — вверх и вниз, вперёд и назад.

— Ты никогда её особенно не любил, так, Вадим? Я имею в виду, она тебе никогда по-настоящему не нравилась?

И вновь молчание друга — громче крика — стало подтверждением.

Грей ушёл из дому сразу после того, как стемнело, он шагал пешком по окольным улицам. Дождь на время сменился тёплым ветерком, наполнившим воздух знакомыми запахами угля и отбросов, овощей и масла, влажной листвы из окружающих садов.

Пройдя первую милю, он осознал, что его плечо снова болит, поэтому он немного посидел, пока не утихла боль. Потом он заспешил, ибо, кроме всего прочего, она тоже ждала слишком долго. Повсюду стояли военные фургоны, и только бульвары были всё ещё живы. В боковых улицах встретилось несколько проституток, но ни одна не выглядела настолько совершенной, чтобы идти на убийство ради неё.

Время близилось к десяти, когда он добрался до «Континенталя». Швейцар удалился, а ночной портье, казалось, наполовину спит. Как и во всех излюбленных отелях Данбара, обстановка была, разумеется, английской. Доносились запахи варёного мяса и лавровишневой воды, в чайной комнате стояли искусственные растения в горшках. Здесь висел даже портрет короля, который, по словам некоторых, тоже однажды спал с Зелле.

Как и говорил де Маслофф, комната Данбара находилась на четвёртом этаже — его драгоценном четвёртом этаже. До этого Грей беспокоился: вдруг его там нет, но теперь, в колодце лестницы, ему казалось, что он чувствует его присутствие. Наверное, бродит при свете лампы с бутылкой джина и очередной фотографией Маты Хари. «Чарльз удивительно эмоциональный и сложный человек», — сказала она ему вскоре после того, как они встретились. Что бы она сказала сейчас?

Последний коридор был тихим и пустым. Не доносилось никаких звуков и из соседних комнат, не было даже гудения лифтов. Грей подошёл к двери, вытащил револьвер, снял пальто и положил рядом с собой на ковёр. Он уже решил, что, если Чарльз спросит, кто стучит, он ответит невнятно по-французски: telegramme — это выглядело бы уместным.

Данбар ответил на стук Грея, не сказав ни слова, отступив от двери, как любой джентльмен, которому нечего бояться. Грей ударил его дважды, устремившись внутрь, — первый раз по губам дулом револьвера, затем коленом в пах.

Данбар несколько минут не вставал с пола. Руками он зажимал мошонку, а изо рта натекло изрядное количество крови. Грей закрыл дверь на замок, отодвинув абажур, налил себе стакан джина. Ножка стола была вдребезги разбита, и по ковру рассыпались документы — письма на бежевой почтовой бумаге с гербом его величества, листы машинописи на тонкой гладкой бумаге, жёлтая бумага с написанными от руки заметками и дюжина фотографий Зелле.

Старые фотографии, времён её первого заграничного тура. Грей увидел, что Данбар что-то нацарапал на обороте одной фотографии, но не смог разобрать надпись.

— Вы никогда не видели её ранних представлений? — спросил Грей.

Глаза Данбара продолжали следить за ним, находящимся в другом конце комнаты.

— После этого я не смогу защитить вас, Ники.

— Лично я всегда считал, что она была тогда лучше. Возможно, не так совершенна технически, но удивительно непосредственна.