Когда корабль отходил от берега, они с Греем оставались внизу, попивая виски у цинковой стойки. Как только миновали гавань, они вышли на палубу, где было холодно и пусто.

— Мы должны оставить прошлое позади, — сказала она ему. — Ты понимаешь, о чём я говорю?

Он попытался прикурить сигарету, но ветер задувал огонёк спички.

— Я думаю, да.

— Мы уже не те люди, что были вчера, и завтра, вероятно, станем другими. Мы только что встретились, и все, кого мы знали прежде, погибли на войне.

Пока она говорила, она стягивала кольцо с пальца. Наконец, освободившись, она вдавила его в ладонь Грея.

— Вот. Брось в воду.

Он повертел кольцо в руках. Простая полоска золота с большим брильянтом.

— Что это, Маргарета?

— Подарок того мальчика. Брось его за борт.

— Ты уверена?

— Да.

— Но оно должно стоить...

— Бросай.

Из-за стелющегося тумана и брызг они так и не увидели, как кольцо упало в воду. Скорее показалось, что оно исчезло в воздухе через мгновение после того, как покинуло руки Грея.

— Теперь пойдём со мной.

Когда они добрались до каюты, она велела ему сесть на кровать. Занавески над иллюминаторами были задвинуты, и потому мягкий свет походил на вечерний. Звуки тоже убаюкивали — гудение турбин внизу, негромкие голоса испанцев наверху.

— Помни, — сказала она ему. — Мы только что повстречались. Мы ничего друг о друге не знаем. Не знаем даже фамилий.

Она раздевалась медленно, методически, стоя перед ним на расстоянии вытянутой руки. Она оказалась тоньше, чем в его воспоминаниях, но тем не менее такой же.

— А ещё мы немного побаиваемся, — прошептала она. — Знаешь, кругом германские субмарины. В любой момент может ударить торпеда, и море, сокрушая всё, ворвётся через борт.

Она взяла его руку и крепко прижала к своей левой груди. Ей всегда нравилось соприкосновение их кожи.

— И оба мы не занимались любовью долго-долго, поэтому мы чуть не уверены в себе.

Она опустилась на пол у его ног, положила голову ему на колени. Он пропустил её волосы сквозь пальцы и закрыл глаза. Она дрожала, когда его губы скользнули вдоль её позвоночника и ниже — к гладкому бедру. Она лежала очень тихо, но он почувствовал, как её груди поднимаются и опускаются, прижимаясь к его груди с каждым вздохом. Её холодные бёдра тоже подрагивали, когда она положила его руку на свой живот.

— И мы заблудились, — прошептала она. — Это совсем другое. Мы совершенно заблудились.

Потом они отдыхали, не обращая внимания на колокол, зовущий на коктейль, и смех в переходах. Было темно, и она рядом с ним опять походила на тень. Он даже не слышал её дыхания.

Внезапно из ниоткуда:

— Расскажи мне о Чарльзе. Как он сейчас выглядит?

Грей повернулся на бок. Её возбуждённые соски отчётливо виднелись в слабом свете из иллюминатора.

— Я думал, он больше не существует, думал, его убили на войне вместе со всеми...

— Просто расскажи мне о нём, Ники.

— Он не сильно изменился.

— Он нашёл себе жену?

— Нет.

— А любовницу?

— Нет, не думаю.

— Возлюбленную?

— Нет.

— Тогда он всё ещё ненавидит меня за то, что я его бросила, да?

— Наверное.

Грей закурил сигарету. Маргарета уставилась в потолок. Голоса в переходе стихли, но гудение турбин казалось громче.

— А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло в том сражении, — попросила она.

Ему на самом деле чудилось, что он краем глаза видит, как её груди подрагивают в такт биению сердца.

— В каком сражении?

— Ты знаешь. В том, на Сомме.

Он помедлил с ответом, потом сказал коротко:

— В основном это были пулемёты.

— Сколько убитых?

Он покачал головой, вновь глядя на её груди. Он никогда не видел женщин с сосками, такими, как её.

— Точно не знаю.

— Десять тысяч?

— Больше.

— Двадцать?

— Говорят, около шестидесяти.

Он услышал, как она что-то прошептала. И произнесла уже громче:

— Шестьдесят тысяч за один день?

— Да.

Она натянула простыню на плечи и повернулась на бок, спиной к нему.

— Шестьдесят тысяч за один день?

— Маргарета.

— И теперь они пытаются переложить вину на меня? Я предупредила гуннов?

— Не совсем так.

— Да, так и есть. Шестьдесят тысяч солдат убили за один день, и всё это по моей вине.