Шрифт:
Азартные спорщики, ставившие на что угодно: на исход осады Карса, на выздоровление или смерть Юсупова [125] , на возможность интрижки неутомимого государя с фрейлиной такой-то или с ученицей балетной школы такой-то, азартные спорщики и тут спешили заключить пари. Да что там — спорщики! Всю Москву волновало: состоится ли в конце концов брак этот, не совсем понятный, по расчётам Гончаровых? Или, как не единожды уже бывало, Пушкин останется с носом...
Многим хотелось, чтоб остался.
125
Азартные спорщики, спорившие на что угодно: на исход осады Карса, на выздоровление Юсупова... — Юсупов Николай Борисович (1750—1831) — князь; дипломат, близкий к Екатерине II, член Государственного сонета, коллекционер и меценат. К нему обращено стихотворение Пушкина «К вельможе» (1830), где дан обобщённый портрет просвещённого вельможи и использованы реальные факты биографии Юсупова.
...Всласть судачили в фешенебельных салонах Петербурга. И во многих домах Москвы барышни, умостившись в розовой гостиной, всплёскивали розовыми же ладошками, как бы в ужасе: маменька Гончарова, старуха характера вовсе не ангельского, дозналась — существует список. Пушкиным самим же написанный [126] , и в нём — и вообразить страшно! — поимённо сто женщин, которых он любил!
«Нет, я бы ни за какие блага, хоть он на коленях стой, не согласилась бы, — торопились друг перед другом барышни. — Как надеяться на господина, столь низко павшего? Как?»
126
...существует список. Пушкиным самим же написанный... — См.: П. К. Губер. Дон-Жуанский список Пушкина. Главы из биографии с 9-го портретами. Изд-во «Петроград», 1923.
«А как — сто? — пытались ещё уточнить барышни, те, что побойчее. — Что ж, он их просто обожал? Или...»
Тут они хихикали и отворачивались друг от друга. Потому что «или» представить было просто невозможно. Они ни о чём таком не имели и не могли иметь понятия. Ни те, у которых братья в отсутствие родителей мяли девок по закоулкам петербургских дорогих квартир; ни те, которые прошлым летом где-нибудь в подмосковной могли наблюдать у дальнего забора странные движения кузена, шевелящуюся траву и раскинутые юбки собственной горничной.
Но всё равно они ничего не знали и не могли знать об этом отвратительном «или». А потому, округлив ротики, делились друг с другом негодованием:
«Он арап и сладострастник. Я, душа моя, право, точно тебе говорю. Вчера Николай Михайлович маменьке газетку приносил, «Северную пчелу». Там напечатано, что сердце у него холодное, точно устрица». — «А как Не пой, красавица, хорошо, однако, сочинил. Может, и неправда, что холодное?» — «Как же неправда, если напечатано: бесчувственный и безнравственный сладострастник. Нет, я бы никогда на месте Гончаровой!»
Один Бог знает, как им хотелось оказаться на месте Гончаровой, на совершенно недоступной высоте. Хотя бы для того, чтоб иметь счастье отказать поэту, которого так ловко поддела «Северная пчела»... И тем самым появиться у всех на виду, всех за пояс заткнуть — самых гордых и прельстительных.
Так болтали те, кто попроще. К кому новости приходили из десятых рук. В это же время в Петербурге, в другой гостиной, гораздо более высокого пошиба, шёл свой разговор на эту же тему.
— Но это чудесные, чудесные слова! — почти кричала молодая хозяйка дома, зажимая себе уши и отталкивая собеседника взглядом.
— Слова чудесные, кто ж оспаривает? Но возможно ли двум особам сразу, теми же словами, хоть и чудесными, делать признания в любви? — Молодой человек, возражавший хозяйке дома, впрочем, вполне покорно наклонял голову.
— Ах, он поэт, оставьте! — говорила дама, уже несколько успокаиваясь. — Нам дело до строк, а там хоть трава не расти...
— При том, прошу заметить, — опять шёл в наступление молодой человек, — он сам утверждает: Гончарова — его сто тринадцатая любовь.
— Но, Боже мой, вы не о том ли списке говорите, что в альбоме Ушаковых? Там ведь и те, на кого он вовсе издали глядел: Наталья Кочубей, Бакунина Екатерина [127] . Он и Мари Раевскую, уж вовсе как облако промелькнувшую, там вспомнил, — нашлась что ответить хозяйка.
127
...на кого он вовсе издали глядел: Наталья Кочубей, Бакунина Екатерина. — Кочубей Наталья Викторовна (1800—1854), дочь петербургского знакомого Пушкина В. П. Кочубея (1768—1834), министра внутренних дел, с 1827 г. председателя Государственного совета и Комитета министров, государственного канцлера по делам внутреннего гражданского управления. Знакомство с семьёй Кочубеев относят к 1813—1815 гг., когда будущий поэт общался с Натальей Кочубей, проводившей лето с родителями в Царском Селе. По свидетельству М. А. Корфа, Кочубей была первым предметом любви Пушкина. В 1820 г. она вышла замуж за графа А. Г. Строганова (1795— 1891), впоследствии члена правления Царства Польского, генерала. Последующие встречи Пушкина с нею происходили в высшем петербургском обществе. С Натальей Кочубей связывают стихотворение Пушкина «Измены» (1815).
Бакунина Екатерина Павловна (1795—1869) — сестра лицейского товарища Пушкина А. П. Бакунина (1799— 1862). Предмет юношеской любви поэта в Лицее. Это чувство отразилось в более чем 20 стихотворениях Пушкина 1815—1819 гг., в том числе «Моё завещание. Друзьям», «Итак, я счастлив был...», «Слеза», «К ней». «К живописцу», «Окно», «Желание», «Осеннее утро» и др. Встречались они и позже, в доме Олениных. В 1834 г. Бакунина вышла замуж за А. А. Полторацкого (двоюродного брата А. П. Керн). Пушкин, по-видимому, присутствовал на её свадьбе.
— Он — поэт. Поэту увлечения нужны как воздух, — решилась развести спор гостья, до сих пор молча сидевшая у окна. И кажется, вся ушедшая в наблюдение мартовских голубых луж.
— И как воздух же чисто и невещественно было его увлечение Раевской. — Это прозвучало уже не веселобойко, как всё, что до сих пор говорилось в гостиной.
И разом несколько дам помоложе закричали, переполненные энтузиазмом:
— Но прочтите, прочтите, Михаил Николаевич! Прочтите, что он писал к Мари. Или о Мари. Прочтите, чтобы мы стали судьи.
И Михаил Николаевич прочёл. Послушаем же и мы то, что звучало в гостиной.
Всё тихо — на Кавказ идёт ночная мгла, Восходят звёзды надо мною. Мне грустно и легко — печаль моя светла, Печаль моя полна тобою — Тобой, одной тобой — унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит оттого, Что не любить оно не может. Прошли за днями дни. Сокрылось много лет, Где вы, бесценные созданья? Иные далеко, иных уж в мире нет, Со мной одни воспоминанья. Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь И без надежд и без желаний. Как пламень жертвенный, чиста моя любовь И нежность девственных мечтаний.