Мономах напряжённо ждал.

— Он сотворил зло, какого ещё не видывал свет... — По измождённым, провалившимся щекам гостя потекли слёзы, оставляя на грязном лице следы. — Он погубил... брата твоего меньшего Василька Теребовлянского... Конюхи Святополчьи вытащили ему оба ока... Из живого!

— Кто?

— Торчин, Берендей, Дмитро и с ними Изечевич.

— Чьи люди?

— Святополчьи... В Белгороде се было. Там...

— Откуда знаешь? — Мономах грозно насупил чёрные брови, в глазах появился недобрый огонёк.

— Был там... хотел заступиться... меня связали и выбросили потом...

— Но где же нынче Василько?

— Куда-то увезли... Не ведаю...

Мономах медленно поднялся на ноги. Прятавшаяся в чёрных с проседью волосах, тяжело качалась роденьская серьга.

— Живой ли Василько?

— Не... ведаю... Берендей грел свой нож в пламени... в печке... один раз промахнулся...

Глаза Мономаха вдруг стали огромными, страшными. Он взглянул на молчаливо склонённые головы своих воевод, стоявших за спиной Гордяты.

— Т-т-т-акого ещё н-не было на Русской земле... — тяжело выдохнул. — Но... правду ль молвишь? Кто еси?

Гордята поднял вверх руку и, бледнея, впился взглядом в переяславского Володаря.

— Да посечёт меня... мой собственный меч, и щит мой да не защитит меня от смерти... Пусть справедливый Перун испепелит меня огненной стрелой... Клянусь Ветром и Мечом!..

— Почто поганской клятвой присягаешь? — насупился Мономах.

Гордята молчал. Гордята ведь клялся самыми святыми для себя клятвами!

Но для князя были иные святыни.

— Се клятва моих пращуров, княже... мово рода...

— Не веруешь в Христа?

— Верую и в Христа справедливого. И в Отца, и в Сына, и в Святого Духа... Научен письмо священное читать... Псалтырь... Четьи-Минеи... и молитвы... «Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твоё, да приидет царство твоё...» Но только, княже, долго не приходит к нам это царство Божие! — вдруг дерзко закончил Гордята.

— Терпи и жди. Оно тогда и придёт.

— Но, может, старые боги наших пращуров нам быстрее помогли бы? Они жили между людьми, на земле... ближе к нам...

— Яко нарекли тебя?

— В христианстве — Василием. А так, среди людей — Гордята я.

— Молись, Василий, Всевышнему Господу, и он не забудет нас. Воздаст добром за добро.

— Когда?

— На том свете.

— А брат брату глаза вырывает! То кто воздаст за зло Святополка? Ожидать небесной кары долго! А тебе, княже, нужно пресечь это зло. Иди на Киев! Молю тебя...

Мономах вздрогнул. Вот он, его звёздный час. Его зовут идти на Киев!..

Вновь тяжело опустился в кресло. Да, ожидать справедливого суда, чтобы попасть в царствие небесное, это ещё потратить полжизни. Это будет тогда уже и вся его жизнь. Не долго ли засиделся он в своём ожидании? Иль мало положил своих трудов, чтобы стояла и крепла Русская земля?!

Кто из наследников Ярослава Мудрого больше, нежели он, служил Русской земле? Никогда своего живота не жалел для неё. Вечно в седле, в жару, в ливни, в морозы, в снега. Где он только не был. Смоленск, Ростов, Чернигов, Волынь, Полоцк, Переяслав... Ещё при отце Всеволоде правил Русью. Тушил распри между меньшими князьями. Давил мятежи и ворохбу смердов и гражан, которые всегда шли за волхвами или становились грабителями-татями... Наступал на половецкую Степь. И сейчас вот уже сколько лет, изгнанный братом своим из Чернигова, сидит в Переяславле и подпирает своими плечами дикие орды, закрывает ворота Степи. А за его спиной братья-князья лишь медами обпиваются, на пуховых ложах нежатся да за ним пристально следят, дабы не выскочил впереди их на золотой стол киевский...

Думал, соберёт князей в Любече, умиротворит их и они скажут ему: «Иди, брат Володимир, в Киев. Отбери правило у ничтожного Святополка. Еси между нами сильнейший и мудрейший».

Не сказали. Молвили иное: «Да сидит каждый в вотчине своей». Вишь, Святополк для всех их более выгоден — не мешает грабить друг друга, сдирать кожу с чёрного люда... Но теперь... Неужели поняли, что злокозненный Святополк готов им всем глаза вытащить?

Кто должен защитить правду и землю Русскую от поругания и бесчестия ничтожности? Кто должен наказать убийцу?

Мономах требовательно посмотрел на своих воевод. Они безмолвствовали, но их глаза горели гневом и надеждой. Нерадец... Ратибор... Славята... И сей киянин, посланный к нему самим Богом... Их взгляды призывали Мономаха взять в руки меч справедливости.

— Но ведь Любеч! Сам же целовал крест на мир!

— Я... — Что-то хотел ещё сказать молодой киянин, но как-то странно закатил глаза, качнулся и упал. Его едва успел подхватить на руки Нерадец.

— Сие... от усталости... — наклонился над Гордятой Мономах. — Отнеси его, Нерадче, в мою ложницу и позови зеленицу. Но... что будем делать, боярове? — Мономах остро взглянул на своих советчиков.