Отец Михаил вздохнул.

— Новый бирич наш, Нерадец.

— Князев? Что же он храм Божий-то грабил?

— Наверное, князь постарел уж совсем. Новые изворотливые люди толкутся вокруг, желают разбогатеть. Вот и грабят всех. Народ разорили совсем. А теперь с людей брать нечего — на храмы перебросились. Спасибо за помощь тебе. — Отец Михаил внимательно всматривался в лицо Нестора. Что-то знакомое почудилось ему в чертах этого монаха. — Будто видел тебя где-то...

Нестор вздохнул. Может, и видел. Кто знает. Он это или не он много лет назад прибегал из лесу к отцу Михаилу просить помощь для Гаины?..

— Тесно людям на земле, отче. Один возле другого ходим. Только не знаем, кто мы. Для чего толчёмся на этом свете...

— Может, и так. Кровь у тебя. Идём, перевяжу.

— Не стоит. Это кровь за праведное дело. Затянется.

Нестор вышел на подворье. Надо сходить к Претичевой хате. Болит рука. Ноет в груди. Но про себя улыбался — как они княжеских грабителей поколотили, а ещё больше — припугнули... Не будут так нахально людей обирать. Будут оглядываться!

Вот тебе и самовластье Всеволода. Замкнулся в одиночестве в своей гриднице с прихлебателями, правды княжьей и суда княжьего не правит. Раздаёт волости и посады вот таким грабителям. А те своевольничают как хотят. Как сей Нерадец. Дорвался до власти!

Калитка возле хаты Претича была открыта, её раскачивал ветер. Нестор зашёл во двор, стал изучающе рассматривать. Возле завалинки вокруг избы — подметено. Стог сена у сарая. Дрова под навесом. На огороде — колодец, прикрыт крышкой из новых досок. Кто-то хозяйничал уверенно и чисто.

Сейчас он откроет дверь и увидит Гаину. Скажет... Что же он скажет ей?.. Да, о тех деньгах скажет, что отдал их сразу игумену... Про монастырь расскажет, расскажет, что они расстроились, приобрели много богатств, Богу угодных. Князь ведь жалует их, ибо они — его опора. Может, и про Вышатича Яна вспомнит — подружился с ним. Книги его перечитывают...

— Ой, горечко, человек Божий! Что стоишь на морозе, на ветру студёном? — На порог выбежала старая женщина. — Заходи в дом, обогрейся.

Нестор удивлённо переступил порог избы. В лицо ударило тёплым духом хлеба, соломы, огня. Еле рассмотрел в полутьме низкий потолок, огромную круглую печь, стол, застеленный белой, вышитой на концах скатертью. Ещё раз удивился: в углу, на почётном месте, висел большой мисник. На его полках не было мисок, стояла одна маленькая икона Богоматери и большая чудоватая чара из обожжённой глины. Красная, обливная, с обеих сторон двойные ручки-ушки. Странный узор её притягивал взгляд. Он напоминал то колосья, то копны, то сети перевесов, то волнистую гладь озера... Волхвовская чара!

Рядом с чарой этой стоял на миснике деревянный идол. Длинноносый, с широким подбородком, нахмуренными бровями. Руки его сложены на груди, ноги опираются о круг, напоминающий месяц или солнце. Древний идол Световид... Нестор узнал его! Тот самый, которому кланялись дулебы и поляне...

Нестор уловил взглядом ещё одну диковинку — над окошком висел ветвистый, будто рогатый, корень. Догадался — оберег дома. А с дымохода печи выглядывала ватага красноглиняных петушков, коньков, лебедей и ещё каких-то животных. Белые стенки печи до шестка размалёваны венчиками красных маков. Вот как! Из Божьего храма попал сразу будто в языческое капище поганское!..

Нестор перекрестился. В душу его повеяло, однако, чем-то далёким, забытым, родным, что он настойчиво вытравлял из своей памяти и сердца столько лет. Душил жестоко — моленьями, книгами, проклятьями, анафемой. Но не удалось до конца убить этот мир в себе. Как не удаётся человеку отречься памятью от своего детства и от своего рода...

— А я хотела козе сена взять. Вдруг вижу, человек стоит. Чёрный весь. Я так испугалась... — Женщина, видать, отходила от испуга.

— Вот у тебя, вижу, старые боги и чародейства живут рядышком, на одной полке с иконой...

— Живут, не бьются. Пусть все они помогают людям. А у тебя, отец, кровь! — вдруг испугалась женщина.

— Потому и зашёл. Княжьи ратники меня немного поколотили и мечом рёбра посчитали!

— Где ж это?

— В храме. Вдвоём с отцом Михаилом еле отбились. Проклятого Нерадца едва не убили.

— Нерадец!.. — встрепенулась женщина. — Ослеп сердцем... Сгинул человек... Старые боги, наверное, прокляли его ещё в колыбели вербовой, а новые не милуют... Из-за него, проклятого, из дома ушла, отче. Мать я ему. Вот нынче здесь с малым сироткой горемычным. С сыном нашей Гаины...

Нестор стиснул зубы. Не мог слова молвить. Лишь обводил взглядом хату. С печи глядели на него глаза притихшего малыша — годика на четыре.

— А... Гайка... где?

— Ты знал её? Слышал? Воеводы Яна Вышатича жена была. А потом... Ох, горечко моё!.. В полоне она сейчас, отче. В половецком полоне... — Женщина всхлипнула, закрыв лицо концами платка.

Из рук Нестора на пол выскользнуло полотно, которое Нега подала ему, чтобы перевязать израненную руку.

— Нет Гайки... И сына моего меньшего — Майка также нету. В полоне они. А старший, Тука, голову сложил. Один